Театр китового уса

Он протягивает руку, и она передает книгу ему. Он пролистывает ее.

– Читаете для удовольствия? – говорит он.

– Я их изучаю, – говорит она тусклым монотонным голосом.

– Какое ваше любимое? – спрашивает он.

В голову лезет только стихотворение, на которое она пялилась, когда они появились – что-то безвкусное о легком ветерке – но она не может вспомнить название.

– Я еще не все их прочитала, – говорит она и чувствует где-то в глубине легкий упадок уверенности, что сопровождает неидеальный ответ.

Он изучает ее, а затем один из других мужчин говорит:

– Следующий вагон.

Книгу возвращают, мужчины уходят.

Полчаса спустя поезд снова пускается в путь. Жильберта проводит остаток путешествия за медленным чтением, чтобы успокоить нервы. Она выбирает несколько стихотворений, чтобы выучить их, все это время думая о Хендриксе, ставшем инструктором актере, в ее последней тренировочной школе в Нью-Форесте, который настаивал, что история прикрытия не могла быть маской, она должна была быть жизнью, полностью обжитой. Не могло быть щелей.

Она вспоминает странность знакомства с Хендриксом, окрашенную знанием, что он учил Дигби. Как она жаждала спросить о брате, но удерживалась даже от упоминаний о нем, чтобы Хендрикс не подумал, что она там только из-за него. Как Хендрикс спас ее, упомянув Дигби, – неприметное отступление в спокойный момент, комментарий об актерских амбициях Дигби.

– Да, – сказала она, – он любит играть.

– А ты? – спросил Хендрикс, и она сказала нет. Она не упоминала свой театр никому в Орге. Возможно, о нем уже говорил Дигби, но это казалось непристойным. Он казался отчего-то громоздким и неуклюжим, необъяснимым в этом подрезанном военном мире. Для него не было места. Хендрикс постучал сигаретой по столу и кивнул.

Когда поезд наконец прибывает к месту назначения, в оживленный торговый городок, ее направляют в очередь, где ее фальшивый путевой лист снова подвергнется проверке, на этот раз услужливой французской полицией. Она не высовывается, говорит только когда говорят с ней. Периферийным зрением она видит, как выдернутая из очереди семья тревожно ожидает в загончике проверки своего багажа.

Покинув станцию, она идет через город к отелю, где встретит своего организатора. Неприметная Клодин идет ровным шагом со своим чемоданчиком. Везде немцы – едят на улице за столиками кафе, шляются по улицам, будто туристы, а не оккупанты. У немцев автомобили, у французов велосипеды. Немцы выбирают товары в магазинах, французы стоят в очереди снаружи.

На стенах она видит выцветшую рекламу давнишних представлений, перекрытых новыми постерами, с энтузиазмом приглашающими французов на работу в Германии: рисунки мускулистых мужчин с молотками, НЕМЕЦКИЕ РАБОЧИЕ ПРИГЛАШАЮТ ТЕБЯ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ! Она знает, что это не приглашение: немцы выпустили приказ, Service du Travail Obligatorie[53], обязывающий дееспособных мужчин работать на фабриках Германии. Отчасти это и расширило ряды Сопротивления – молодые французы предпочитают бежать в деревню, а не работать в Рейхе.

Отель спрятан в подворотне. Обветшалый и непривлекательный, с выцветшими стенами. Осторожно распахнув скрипучую входную дверь, она оказывается в пустом лобби, но старик, моющий паркетный пол, тихо говорит:

– Шестой номер, – и она несет свой чемодан по лестнице и стучит в дверь. Молодой француз впускает ее. В комнате темно, ставни закрыты. Внутри еще один человек, мужчина за сорок, с черными усами, землистой кожей и тенями под глазами. Он сидит на кровати с пистолетом на коленях и наблюдает, как первый мужчина допрашивает ее, пока не удостоверится в том, кто она, что ее послал Лондон.

Наконец Пьер поднимается с кровати и жмет ее руку.

– Рад твоему прибытию, Жильберта, – говорит он. – Ты понимаешь необходимость в осторожности. – Его французский акцент идеален. Она знает, что он работал под прикрытием больше года, и не осталось и тени того, кем он был раньше, кроме теней под глазами.

– Вы потеряли курьера, – отвечает она.

– Мы не теряли ее, – говорит он. – Они нашли ее. Ты не должна останавливаться.

Так она и делает. Никогда не останавливается в одном месте дважды. Спит в ночных поездах, на сеновалах, в винных подвалах. Проезжает сотни миль на велосипеде, перевозя сообщения из дальних концов их округа с очками и стихами в кармане. После нескольких столкновений с немецкими патрулями она ничего не записывает, все запоминает и напевает сообщения себе под нос, крутя педали велосипеда. Она отдает Пьеру свой пистолет и таблетки цианида, приняв решение, что если ее раскроют, то пусть лучше без них. Она оставляет нож. Женщина не может объяснить, зачем ей нож.

Пьер также слышал, что высадка союзников может начаться в сентябре, и активность в округе неуклонно растет, поскольку решительные «Лунные эскадрильи» доставляют все больше припасов бойцам, прячущимся в горах и лесах. Они с Жильбертой работают без устали: связываются с лидерами Сопротивления, ищут места для парашютных сбросов, собирают и распределяют оружие, обмундирование, еду, деньги.