Театр китового уса

Есть, понимает она, какая-то свобода в этом неустанном ритме и цели. Эта быстрая, чуждая жизнь требует полного погружения. В Англии она чувствовала дискомфорт во всех предназначенных для нее местах – гостиных, столовых, даже тех, что были в ее родном поместье. Английские девушки ее класса были созданы для того, чтобы из собственных семейных домов их извлекал муж; неизвлеченные девушки были тратой ресурсов, и им требовались растущие объемы решительности для одного только существования в зданиях, которые жаждали их исчезновения.

Теперь она собственным ходом совершает только необходимые движения: fille Anglaise[54], прибывшая сражаться бок о бок с французами, принятая сетью пекарей и монашек, механиков и железнодорожников, солдатских вдов, которые дают ей приют на ночь и бокал коньяка и посылают в путь с поцелуями в обе щеки и наказом «courage»[55].

Однажды утром ее посылают отвезти деньги лидеру группы Сопротивления, прячущейся глубоко в лесу. День дождливый, и с деревьев каплет медленным тиканьем. Лес такой густой, а деревья такие высокие, и сам воздух кажется неподвижным, загустевшим, будто люди прячутся в водорослях на дне омута. Время от времени с далеким жужжаньем над головой пролетают истребители, как журчалка, видимая сквозь толщу воды.

Люди – в основном местные фермеры и их младшие сыновья в беретах и подбитых гвоздями ботинках вместе с истрепанными войной бойцами Испанской республики – поглядывают на нее с интересом: женщина в их лесу. Она думает о потерянных мальчиках из «Питера Пэна», устроивших себе дома в деревьях. Как же она ненавидела эту пьесу, с ее удушающим требованием материнства, с капризным Питером, блеющим требования Венди остаться штопать их носки, будто она была там только для этого.

Из потайного кармана на дне своего рюкзака она достает внушительный кирпич наличных и передает лидеру группы, у которого через грудь висит патронаш, будто у мексиканского бандита.

– Вам стоит усилить безопасность на дороге в лес, – говорит она все более местным французским Жильберты. – Я заметила вашего дозорного задолго до того, как он увидел меня.

Лидер пересчитывает деньги, ничего не говоря.

– Я бы хотела получить за это расписку, пожалуйста, – говорит она, затем шарит в сумке и достает бутылку бренди. Мужчины подаются вперед. Она передает бутылку лидеру. – Vive la France.

Он вытаскивает пробку, делает глоток, затем передает мужчинам позади.

– Vive la liberté[56], – говорит он и манит ее за собой в лагерь.

Sous Terre

Октябрь 1943

Когда округ «Пастух» рушится, происходит это очень быстро. Их радист пойман гестапо на чердаке над аптекой, откуда он посылал зашифрованные сообщения в Лондон, и мальчик, работающий в аптеке, пробегает целых пять миль, чтобы сообщить Пьеру и Жильберте.

Первые сорок восемь часов после ареста агента самые опасные. Радист – прикованный к тюремной стене, избитый и истекающий кровью – должен продержаться столько, ничего не выдавая, что бы с ним ни делали, чтобы дать своим коллегам шанс исчезнуть.

В последний раз Жильберта видит Пьера в саду фермерского домика, который служит им базой, кидающим бумаги в костер и кричащим, чтобы она уходила. Allez! Она вытаскивает велосипед из тайника в коровнике и уезжает, останавливаясь только чтобы выкинуть очки в ручей и распустить волосы, накрасить помадой губы и подвернуть юбку чуть выше. Мимо проезжает на мотоцикле немец, и она улыбается ему так бесстыже, со всем непривычным шармом Софи, что он едва не съезжает в кювет. Она насквозь ненавидит себя в этот миг, но яростно продолжает крутить педали.

У нее есть контакт в соседней деревне, парикмахерша, которая принимает ее, находит новую одежду – платье в цветочек и туфли на пробковой подошве – и укладывает ей волосы, так что они завитком лежат на голове. Клодин Бошам снова выходит в мир с корзиной для покупок и обручальным кольцом на пальце – молодая французская домохозяйка с фотографией сынишки в сумке.

Она садится на поезд, затем на другой, и еще на один, запрыгивает в последний момент, тщательно сменяя вагоны, чтобы удостовериться, что за ней не следят, методично следуя тому, чему ее научили. Она сходит с поезда на деревенских станциях, чтобы избежать проверок на станциях побольше. Она не рискует останавливаться в отелях, где ее могут попросить записаться в гостевой книге. Она едва спит и почти не ест.

Пока поезда несутся сквозь сельскую местность, мимо рядов подстриженных деревьев и медленных каналов, она читает свои стихи, подчеркивая свеженакрашенными ногтями слова для своих усталых глаз – следуя за Виктором Гюго, когда он сообщает: