Театр китового уса

– Почему бы вам не зайти, мадемуазель Бошам? Вы можете оставить велосипед у лестницы. – Мадам Обер проводит ее в комнату, спрятанную от улицы сетчатыми шторами. На одной из стен ряд полочек для сортировки почты и пробковая доска, на которую вешаются ключи от комнат. На рабочем столе лежат бумаги и гостевая книга. В алькове обеденный стол, застеленный старомодной скатертью, и большой буфет с множеством посуды всех форм и стилей. – Семейный фарфор, – говорит мадам Обер, замечая взгляд Кристабель.

– Красиво.

Они обмениваются дальнейшими любезностями, затем мадам Обер исчезает в небольшой кухоньке, чтобы сварить кофе. Кристабель быстро проглядывает книгу посетителей, гадая, какое имя мог бы использовать Дигби и что мог бы сказать, окажись он в этой комнате. Через мгновение она говорит:

– Я слышала, что вы можете помочь с поиском жилья, мадам Обер.

– Могу, – отвечает мадам Обер из кухни.

– Я слышала, что вы неболтливы, – говорит Кристабель, разглядывая изображения на стенах: семейные фотографии, изображения святых и портрет маршала Петена в рамке.

Мадам Обер возвращается с фарфоровыми чашками в розах на серебряном подносе. Кристабель показывает на одну из фотографий на стенах, на которой, она уверена, сердитая мадемуазель Обер.

– Кто эта милая девочка? Она очень похожа на вас.

– Моя Эрнестина. Она гувернантка. Работала со множеством благородных семей. Жаль, что она не рядом.

– Она не живет в Париже?

Мадам Обер качает головой.

– Она в Швейцарии. До этого работала в Англии.

– Вы, должно быть, ею очень гордитесь. – Кристабель отпивает. – Боже, на вкус как настоящий кофе. Теперь его трудно достать.

Мадам Обер чуть смущенно улыбается.

Кристабель улыбается в ответ.

– Всем нам нужно чем-то себя баловать. А где в Англии работала ваша дочь? Я была в Англии до войны. Сейчас бы не поехала. Говорят, ее не узнать.

– Я не уверена где, но в очень благородной семье, как и моя. Это, – она обводит комнату рукой, – временная мера, вы понимаете.

– Тяжелые времена, – с сочувствием говорит Кристабель. – Говорят, англичан задавили в собственной стране. Ее заполонили самые нежелательные элементы.

Мадам Обер качает головой.

– Ужасно.

– Если это продолжится, от приличного общества ничего не останется. – Кинув взгляд на Петена, Кристабель добавляет: – Слава богу, остались еще те, кто противостоят этому.

– Без него мы были бы потеряны, и, видит бог, Франция достаточно настрадалась, – говорит мадам Обер, затем смотрит на часы на стене. – Что касается жилья, мадемуазель Бошам, я приглядываю за еще одной собственностью на этой улице. Номер двадцать. На третьем этаже есть недавно освободившаяся квартира. Возможно, вы хотели бы посмотреть на нее?

– Пожалуйста, если это возможно.

– Я дам вам ключ, поскольку мне надо заглянуть к мяснику до закрытия, но мы могли бы снова встретиться здесь после того, как вы осмотритесь. – Мадам Обер встает, чтобы снять ключ с доски, затем передает его Кристабель.

– Идеально, – говорит Кристабель, поднимаясь на ноги. – Как удачно, что у вас что-то нашлось.

– Семья, которая жила там. Их никогда не следовало пускать. Именно их порода всему этому причиной.

– Возможно, это к лучшему, что они уехали.

– Они бы не прятались, если бы не сделали ничего плохого, – говорит мадам Обер, поднимая корзину. – Я их видела. Приходили и уходили в любое время.

– Как подозрительно.

– Им нельзя было верить. – Мадам Обер останавливается, не дойдя до двери, и добавляет: – Забавно, что речь зашла об англичанах. Юноша из той семьи, на которую работала моя дочь, тоже жил в доме номер двадцать, на четвертом этаже. У него были чудесные манеры. Было видно, что у него отличное происхождение.

– Неужели? – говорит Кристабель, чувствуя, как пересохло в горле.

– Он сказал, что я чудесно ухаживаю за квартирой и она напоминает ему о доме, который, по его словам, был одним из самых исторических зданий в Англии.

Кристабель против воли улыбается. Дигби врал этой женщине не меньше ее. Его ничуть не волновал собственный дом или его история. Как смешно, что она только сейчас это понимает.

– Эта квартира свободна? – говорит она.

– Боюсь, нет, – говорит мадам Обер, выходя на улицу.

– Что англичанину делать в Париже в такое время? – говорит Кристабель так беспечно, как только может.

Мадам Обер оборачивается к ней.

– Откуда мне знать?

Кристабель заговорщицки склоняется к ней.

– Знаете, я слышала, что многие англичане терпеть не могут Черчилля. Я бы не удивилась, если бы они решили, что им лучше на другой стороне.

Мадам Обер улыбается. Она ведет Кристабель вниз по улице до дома номер 20; затем продолжает путь.