Театр китового уса

– Кое-что случилось в этом доме, – говорит Кристабель, не глядя на них. – Офицер СС был убит. Будет разумно предположить, что, хотя немцы немного заняты, они будут искать возможных подозреваемых. Особенно тех, кто сообщил мадам Обер о своем английском происхождении.

– Я знал, что это рискованно, – говорит Дигби, корча рожу, – но это убедило ее позволить мне остаться.

– Тебе разумнее было бы не оставаться на месте, – говорит Жан-Марк.

– У меня есть контакт, который ищет мне жилье, – говорит Кристабель. – Ты можешь пожить со мной. Если хочешь.

Дигби кивает.

– Ладно. Мне нужно будет забрать кое-какие вещи в театре.

– Можем пойти завтра утром, – говорит Жан-Марк. – Ты должен забрать новые листовки.

– Мы писали манифест революции, чтобы распространить по Парижу, – говорит Дигби. – Жан, ты должен прочитать то, что написал вчера, Кристе. С части, которая начинается: «Преданные старейшинами». Я поищу нам еды.

Кристабель следит за Дигби, когда он уходит в кухню. В его движениях энергия. Нервозность, которую она заметила во время их последней встречи в Дорсете, будто пропала, или, вернее, сфокусировалась и теперь движет им, держит на плаву.

Жан-Марк поднимает с пола записную книжку, вежливо кашляет и зачитывает:

– «Преданные старейшинами, буржуазной псевдо-элитой, мы обнаружили себя вне закона в собственной стране. Мы сказали “нет” лжи, и мы братья потому, что сказали “нет”».

– Очень вдохновляет, – говорит Кристабель.

– Последняя строчка вдохновлена «Антигоной», – говорит Жан-Марк. – Вы видели, в программке ее описывают «сестрой всем нам, кто говорит “нет”»? Мы столько раз ее видели. И каждый раз она нас вдохновляет.

Дигби возвращается с пустыми руками.

– Не знаю, зачем пошел в кухню. Я знаю, что у нас нет еды. Расскажи, что с милой Флосс?

– Она в порядке. Вступила в Земледельческую армию.

– Великолепно! – восклицает Дигби.

Жан-Марк прикладывает палец к губам.

– Поздно.

– Криста, ты, должно быть, устала – я ужасный хозяин, – говорит Дигби. – Жан, мы можем разложить ей лежанку?

– Конечно, – говорит Жан-Марк, опуская свою записную книжку и выходя в соседнюю комнату.

– У нас не часто бывают гости, – радостно сообщает Дигби.

Кристабель вдруг чувствует себя на пределе душевных сил. Она устала, у нее все болит, она недовольна тем, что ее заставили слушать революционные речи, обижена неспособностью Дигби заметить ее недовольство, а теперь ее как ребенка укладывают в постель, и это злит ее, раздражает и, что ужасно, доводит почти до слез.

– Ты правда по мне скучал? – спрашивает она.

– Да. Почему ты спрашиваешь?

Она качает головой, не в силах ответить.

Он становится на колени рядом с ней, в широко распахнутых глазах озабоченность. Она снова качает головой, отводит взгляд, чувствуя, как наполняются слезами глаза. Он наклоняется вперед, обнимает ее.

– Что такое? Расскажи мне.

– Ты не знаешь, – выдавливает она, – каково это.

– Что ты имеешь в виду?

– Каждое утро ты просыпаешься, и есть миг, когда все в порядке. Доля секунды. Но затем ты вспоминаешь. Ты не знаешь, где они, не знаешь, живы они или мертвы, и это все, о чем ты, черт побери, можешь думать, каждый час каждого дня. Это чертова агония.

Он крепче обнимает ее, целует макушку.

– Теперь ты здесь. И я здесь. Ты всегда так сильно обо мне переживала.

– Я должна была, – говорит она, прислоняясь к нему. – Никто другой этим не займется.

– Так-то лучше, – говорит он. – Ты звучишь довольно обиженно, как в старые добрые.

Она смеется, вытирает нос рукавом.

– Кто такой Жан-Марк?

Дигби отодвигается и улыбается.

– Лидер Сопротивления, и преотличный. Мы планируем…

– Нет, я имею в виду – кто он тебе? Ты здесь из-за него?

Он снова смотрит на нее.

– Мы здесь потому, что это правильно. Почему ты спрашиваешь?

– Просто задумалась. Многие твои предложения начинаются со слова «мы».

– Разве это не хорошее начало? – говорит Дигби. – Мне нравится представлять себя частью «мы». Я имею в виду не только тех из нас, кто здесь, а всех тех, кто думает так же, как мы.

– Ты всегда хотел, чтобы все присоединялись к тебе, – говорит Кристабель, отмечая, что он не полностью ответил на ее вопрос. – Всегда сгонял людей участвовать в твоих играх. Помнишь, как убедил почтальона прочитать монолог леди Макбет?

Дигби улыбается и смотрит на записную книжку Жан-Марка, лежащую на полу.

– Криста, тебя не тошнит от необходимости всегда поступать по их указке? Это так шаблонно, так педантично. Мысль о том, чтобы победить в этой войне, только чтобы вернуться к тому, как все было устроено прежде, невыносима.

Жан-Марк зовет из соседней комнаты:

– Ты не мог бы помочь мне с пледами, Денис?

Кристабель смотрит, как Дигби уходит, допивает свое вино. Она слышит, как снаружи начинает идти дождь. Она думает о том, как они вдвоем сидели на крыше Чилкомба, когда были «я» и «я» поменьше, которые составляли «мы» – и это, кажется, уже не те «мы», частью которых он хочет быть.