Театр китового уса

– Денис, мы должны поторопиться, – говорит Жан-Марк. – Скоро придут уборщики.

– Мне нужно собрать чемодан. – Дигби исчезает под сценой.

Кристабель и Жан-Марк ждут вместе. Через какое-то время она вежливо спрашивает:

– Вы смогли держать театр открытым всю войну?

– Мы закрылись, когда нацисты только появились, – говорит он. – Когда открылись снова, мы были ограничены в том, что можем ставить. Ничего слишком патриотичного. Мифы, легенды, ностальгия. Все старые театральные призраки. Но зрители быстро вернулись.

Кристабель гадает, не ощущает ли она присутствие призраков на сцене. Роли, которые ждут, что их заполнят, снова оживят – как Антигона в начале постановки Ануя, которая ждет, что станет Антигоной.

Жан-Марк продолжает:

– Прошлая зима была для нас самой тяжелой, людям было так холодно, так голодно, но зрителей было больше, чем когда-либо.

– Почему?

– Ну для начала, в окружении других людей теплее, – он улыбается. – Но когда ты переживаешь трудности, когда чувствуешь себя одиноко, ты приходишь сюда и видишь других, что переживали трудности, – как Антигона.

– Видишь ее отвагу.

– Антигона умирает в одиночестве. Но мы рассказываем ее историю в театре. Здесь у нас все еще есть голоса.

– Даже если вы не говорите прямо.

– Говорить можно по-разному, – говорит он. – Помните ту строчку в «Антигоне» – «Ничто не истинно, кроме того, о чем мы молчим». Мы все понимаем, что это значит.

Кристабель оглядывает театральное пространство, свернутое клубком, будто ракушка с эхом моря. Она представляет зрителей, дрожащих в неотапливаемом театре, жмущихся к незнакомцам за теплом. Она думает о драматургах, пытающихся дотянуться до них сквозь затыкающие рот слои официозности. Затем она думает о собственных довоенных постановках, которые теперь кажутся своего рода бессмысленными пантомимами, пустым маскарадом.

– Полагаю, Дениса было непросто удержать от сцены, – говорит она.

Жан-Марк смеется.

– Так и было. Он хороший человек, ваш брат. Нам повезло, что он с нами. – Он замолкает на мгновение, затем добавляет: – Этот синяк на вашей голове. Он свежий, нет?

– Сильно заметно?

– Нет, я заметил, только когда мы были снаружи, но у нас есть театральный грим, который его скроет. Я поищу.

Снова появляется Дигби, поднимая сквозь люк холщовый чемодан, который забирает из его рук Жан-Марк.

– О чем беседуете?

– О театре, – говорит Кристабель. Она надеется, что Дигби не заметил синяк. Она не хочет говорить о той квартире с ним или с кем-либо еще.

Снаружи доносится шум приближающихся самолетов.

– Союзники могут быть всего в нескольких днях от нас, – говорит Дигби.

– Мой ленивый старик вылезет из кресла впервые с начала войны, нацепит на себя все свои ржавые медали, – говорит Жан-Марк.

– Не позволим старикам присвоить это, – говорит Дигби, улыбаясь им обоим.

Они вслушиваются в рев самолетов над головой, затем Кристабель говорит:

– У вас есть контакты во Френе, Жан-Марк?

Он кивает.

– Один мужчина, служащий здесь, работает в тюрьме столяром. Если вы вернетесь этим вечером, то сможете поговорить с ним во время представления.

– Мне нужно зайти в отель переодеться, – говорит она. – Денис может где-то остаться? Только на сегодня.

Жан-Марк улыбается.

– Неподалеку отсюда одна женщина с удовольствием пускает молодых мужчин. У нее идеальное прикрытие. Нервные мужчины заходят и выходят из ее дома в любое время. Она говорит немцам, что держит для них лучших девочек, но она лжет. Настоящая патриотка. Лучшие девочки только для французов.

– Она правда очаровательная женщина, – говорит Дигби.

– Звучит идеально, – отрывисто говорит Кристабель, поднимая портфель.

Тем же вечером Кристабель возвращается в театр де л’Ателье. Снаружи собираются толпы, но на этот раз она заходит через служебную дверь. За кулисами суматоха. Проходя мимо гримерок, она замечает полуодетых актеров, наносящих грим, с белыми от густой основы лицами, уже лишившихся себя, но еще не ставших своими персонажами. Они болтают, курят, поют. Она даже мельком видит Антигону в черном платье, наклонившуюся к зеркалу, чтобы нанести румяна под высокие скулы. Жан-Марк, ведущий ее через здание, оборачивается:

– Вы ее видели?

Кристабель кивает, против воли чувствуя волнение.

Чем ближе они к сцене, тем отчетливей она слышит шум, неразборчивый гомон, и понимает, что это заходят зрители. Она не знала, как это громко. Жан-Марк проводит ее по коридору, который пересекает кулисы, позволяя актерам перемещаться с одной стороны сцены к другой по время спектакля. Трепетно проходить там невидимой, зная, что зрители занимают места по другую сторону газового фона. Кристабель привыкла прятаться в коридорах и на площадках лестниц, во всех потайных местах дома, но здесь, в доме театра, жизнь течет по его тайным отделениям.

Жан-Марк приводит ее к местечку за кулисами, рядом со столом с реквизитом, откуда она может смотреть, если не будет мешать.