Театр китового уса

– В этом-то все дело, не так ли? Либо они замечают, что я женщина, и из-за этого я им не нужна, либо я должна надеяться, что они почему-то не заметят, что в любом случае довольно унизительно.

– Я думаю, ты это слишком усложняешь, – говорит он.

– Отнюдь. Так и есть. Единственная причина, по которой ты видишь тут сложность, это потому, что никогда не думал об этом.

– Постой, – говорит он, отпуская ее руку. – Я знаю, каково это – быть не как все. Мальчик, который сонеты предпочитает регби, не всегда легко проживает школу.

– Ты хотя бы был в школе, – говорит Кристабель, затем вздыхает. – Возможно, я несправедлива.

– Нет, прости. Не хочу обижаться. Продолжай.

– Забавно, но об этом мне говорить сложно, даже с тобой.

– Почему?

– Мне кажется, будто я ною, – говорит она. – Нельзя стенать о своей судьбе. Нужно быть благодарным, что тебя и вовсе заметили. Но так оно и работает, не так ли? У нас был инструктор, который сказал, что женщины идеальные радистки, потому что им нравится весь день сидеть дома. Высказалась ли я против? Нет, потому что не хотела показаться взбалмошной.

– Это понятно. Никому не хочется быть «не таким».

– То же касается и побега, чтобы вступить в Сопротивление. Они будут использовать меня в качестве примера, почему женщины не подходят для такого рода работы.

Дигби мотает головой, тушит сигарету.

– Я не верю в это. Я уверен, что меня не будут использовать в качестве примера, почему мужчин нельзя использовать на заданиях.

– Скорее всего нет, что только подтверждает мой аргумент. Хотя могли бы, узнай они о тебе и Жан-Марке.

– Это здесь ни при чем. Мои чувства к Лондону и мои чувства к Жану совершенно разные вещи.

– Я это знаю, Дигс. Чем ты занят в нерабочее время, так сказать, это твой выбор.

Он замолкает на мгновенье.

– Это не выбор, Криста. Это то, что я есть.

Она смотрит на него, и он продолжает:

– Я никогда не хотел этого на самом деле. Не думаю, что этого хотел и отец, как считаешь? Быть владельцем поместья.

– Подозреваю, что он это ненавидел, – говорит Кристабель. – Не уверена, что он когда-либо вернется в Чилкомб.

– А зачем? Зачем мы заставляем себя быть такими? Ради чего? – Дигби смеется. – Я думал, что я неудачник, потому что не похож на других. Какая же трата времени. Там для меня нет жизни, Криста. Той, которую я хочу.

– Что ж, я рада, что ты принял решение.

– Ты не кажешься радостной.

– Звучу язвительно, да?

– Да.

Она протягивает ладонь, и он вкладывает в нее пачку сигарет. Она достает крошащийся окурок и прикуривает его, осторожно придерживая длинными пальцами, когда вдыхает. Когда она снова заговаривает, ее голос звучит неуверенно:

– Полагаю, это просто оставляет меня в безвыходном положении. В смысле, я всегда знала, что ты отправишься в университет, но я полагала, что ты все же вернешься. Я думала, остальное будет не так важно, потому что у нас останется театр. Но теперь ты идешь в другом направлении, и я не знаю, что у меня осталось. Я никогда не представляла жизнь без тебя.

– Но ты всегда была такой упорной, Криста. Ты всегда найдешь выход.

– Выход куда? Я нигде не подхожу. Наверное, поэтому я и построила театр, не думаешь?

– Именно об этом и речь, – говорит Дигби. – Мы не подходим их рамкам.

Она передает ему остаток сигареты.

– Когда получишь Чилкомб в наследство, отдай его Флосс.

– Меня заставили написать завещание перед тем, как отправить во Францию, – говорит он. – Вы с ней получаете равные доли.

– Меня тоже заставили, но мне никому нечего оставлять.

Они оба смеются. Снаружи – грохот артиллерийского огня, затем вой сирены воздушной тревоги.

Дигби говорит:

– Я просто хочу сам выбирать свою жизнь. А ты?

– Я понятия не имею, какой она может быть, – отвечает она.

– Незнание – гораздо лучший вариант, – говорит он.

Они беседуют до поздней ночи и следующую ночь тоже. О семье, о театре, о войне. Днем Дигби уходит на встречу с коллегами из Сопротивления. В отсутствие Лизелотты у Кристабель нет линии связи с американцами, но Жан-Марк послал несколько человек на велосипедах из города навстречу войскам союзников, поэтому она решает подождать их отчетов по возвращении.

Город яркий от августовского солнца, но исход немцев набирает обороты: администрация уезжает на реквизированных гражданских автомобилях, военных грузовиках, нагруженных мебелью. Кристабель ходит по кафе и садится рядом с общественными телефонами, где слышит обрывки разговоров. Названия мест упоминаются возбужденным шепотом. Союзники добрались до Ножан-ле-Ротру! Они почти в Шартре! Она замечает пару солдат вермахта за соседним столиком и пытается представить, что они чувствуют. Официантка обслуживает их в презрительном молчании.