Театр китового уса

Все попытки Кристабель докричаться до охранников оказываются бесполезны. Она пытается утверждать, что Софи беременна, что у Антуана инфекционное заболевание, но ей не отвечают. Она не может даже придумать причины оставаться здесь, но не может уйти. Проходят часы, и крики женщин становятся менее разборчивыми; они больше не кричат в надежде услышать ответ, они кричат потому, что больше не могут ничего делать.

Небо темнеет, и женщины от усталости наваливаются друг на друга, когда раздается внезапный лязг и шипение и с вызывающим тошноту рывком поезд медленно начинает двигаться. Крики женщин на платформе, приглушенные крики из вагонов. Толпа рвется вперед в панике, несколько женщин откалываются от группы, бегут вдоль медленно идущего поезда, несмотря на крики охранников вслед.

Кристабель ждет секунду, ожидая выстрелов, но, когда ничего не происходит, распрямляет плечи, грубо расталкивает толпу и тоже принимается бежать, поглядывая на эсэсовцев. Локомотив поезда уже покинул станцию, и первый вагон для скота тоже, но она удлиняет свой широкий шаг и достигает края платформы вовремя, чтобы заколотить по стенке второго.

– Софи! – кричит она. – Антуан, Софи!

Она видит руки на решетках, проталкивающие записочки. Она слышит, как некоторые внутри поют «Марсельезу». Она кричит, зовет Софи, Антуана. Проходит один вагон, затем другой. Она колотит по деревянным стенкам, кричит и ревет, уже лихорадочно, в бешенстве от того, что другие женщины на платформе перекрикивают ее. Когда мимо проходит предпоследний вагон, она слышит внутри шум, видит, как две худые руки вцепляются в решетку, видит бледное, изможденное лицо. Софи.

– Куда они везут нас? – спрашивает она слабым голосом.

– Я не в курсе, мы разузнаем, – говорит Кристабель. Поезд набирает ход, и Софи падает от решетки, когда ее вагон потряхивает на рельсах. Потом она появляется снова.

– Позаботься о моем мальчике, – говорит она. – Рассказывай ему только хорошее.

– Хорошо, хорошо, не говори так, – кричит Кристабель. Она на самом краю платформы и вынуждена остановиться, а поезд уходит без нее. – Не говори так! – кричит она вслед. Она видит, как машет маленькая ладонь сквозь решетку, слышит крики множества голосов, но не может разобрать их сообщения, а затем поезд свистит в гудок и покидает станцию, медленно преодолевая поворот.

Она слышит, что охранник СС отдает ей лающий приказ, пока она следит, как исчезает поезд. Она решает, что будет смотреть до самой последней секунды, даже если ее за это пристрелят. Она не сдвинется со своего места. Она выпрямляется, чтобы стоять ровно, когда ее пристрелят. Охранник снова кричит, и он ближе.

Затем она вспоминает про записки, брошенные из вагонов, лежащие на платформе у ее ног, и то крепкое и недвижимое в ней раскалывается. Она ругается, ругается и снова ругается, горячо сплевывая слова на пустые рельсы вслед исчезнувшему поезду, а затем поворачивается и поднимает руки, чтобы охранник знал, что она его слушается.

Позади него она видит, как толпа женщин рассыпается на безутешные кусочки. Одни бегут к выходу, другие опускаются на землю. Она поднимает столько записок, сколько может, затем быстро идет обратно на станцию, проходя мимо девочки в платье, по-прежнему ровно стоящей на краю платформы.

Вернувшись на остров, она взбегает по лестнице в квартиру, где дело идет полным ходом, несмотря на поздний час. Жан-Марк и Дигби сортируют в пачки плакаты, которые будут расклеены по стенам города добровольцами – группой подростков, ждущих у двери с сумками в руках.

– Поезд, – говорит она, тяжело дыша, – только что отъехал от Пантена. Он везет заключенных из Френе. Мы можем его остановить?

Жан-Марк поднимает на нее глаза.

– Мы можем попробовать передать сообщение американцам, но сейчас связь затруднена. – Затем он отворачивается и раздает быстрые инструкции мальчишкам, выдавая каждому стопку плакатов.

– А что насчет Красного Креста? – спрашивает она. – Можно попытаться через них?

– Можно попробовать, – говорит он. Он достает свою сумку и кладет руку ей на плечо. – Чем быстрее мы закончим эту войну, тем выше их шансы. – Он быстро целует Дигби в обе щеки и уходит в ночь вслед за мальчишками. Дигби следит за ним из окна.

– Куда они могут их отвезти? – говорит Кристабель. – Заключенных. Я не понимаю, что они с ними делают. Большинство немцев хочет сбежать как можно скорее, а не возиться с заключенными.

– Мы можем считать, что они проигрывают, но они так не думают, – говорит Дигби. – Не все. Они следуют приказам. Перевозят врагов Германии в лагеря.

– Лагеря? Лагеря военнопленных?

– У нас есть сообщения, которые дают предположение о том, что это не лагеря военнопленных, – говорит он. – Не в том смысле, в котором мы это понимаем. Давай надеяться, союзники первыми туда доберутся. Садись. Я найду тебе выпить.

Она обмякает в кресле в пропитанной потом одежде, впервые замечая, как болят ноги, ступни. Она сбрасывает туфли. Принимает бокал у Дигби. Он задувает свечи, чтобы они могли открыть шторы и впустить ночной воздух.

Они какое-то время сидят в тишине.