Театр китового уса

Розалинда вдруг вспомнила, как ходила смотреть «Двенадцатую ночь» под открытым небом в одном сассекском поместье. Это было до войны, во время, теперь для нее потерянное. Какими захватывающими были и элегантная хозяйка дома, и идеальная обстановка: террасная лужайка и ухоженные сады, прогуливающиеся под кедрами гости. Их будто пустили в зачарованное место. Она едва могла припомнить сам спектакль, но помнила звуки благодарных зрителей, сидящих на траве, теплую коллективность, что каким-то образом смешалась с теплотой летнего вечернего неба. Спокойного и благодушного неба, оно наблюдало за человеческой возней – красивой, и в красивом месте, и как редко такое бывало.

– Твоему сыну нравится выступать, – сказала Миртл.

– У Дигби немалый талант, – ответила Розалинда, также припоминая головокружительное чувство, охватившее ее от аплодисментов сыну.

– Дар к притворству – едва ли талант, – сказал Уиллоуби, вставая из-за стола, чтобы отправиться на поиски сигарет. – У него нет будущего на сцене, дорогая.

Розалинда проследила взглядом за уходом Уиллоуби и отпила кофе. Она чувствовала, что каким-то образом настроена против будущего. В ее понимании оно ничем не помогало, только цеплялось слишком крепко за настоящее.

Она посмотрела на Тараса, откинувшегося на стуле. Его воротник был расстегнут, и он не отрывал от нее глаз. Он никогда не заботился о том, чтобы скрывать свой взгляд, и не переживал о столь демонстративном отсутствии морали. Распутин в ее столовой.

– Это ведь не будет уродливо, так? – сказала она. – Я не хочу, чтобы было смешно, чтобы люди смеялись.

– Это будет великолепно, – ответил Тарас. – Кроме того, Хиллари никогда не позволит мне создать что-то уродливое. Она привередлива.

Сидящая сбоку Хилли слабо улыбнулась улыбкой ассистентки, а затем перевела спокойный взгляд на Розалинду.

– Уродливо не будет.

– Значит, решено, – сказала Розалинда. – Создай театр.

Началось: трансформация кита. Проект, номинально возглавляемый Тарасом, но в реальность воплощенный мистером Брюэром и его сетью полезных контактов, начиная со знакомого в совете прихода, который убедил местную пожарную бригаду с хвостом из счастливых деревенских детей привезти свой мотор на пляж, где они морской водой добела обливали кости. Затем мистер Брюэр договорился с деревенскими мужиками – кузнецом и столяром – при помощи Леона и дикарей перенести кости к их новому дому. Там их покрыли лаком и поставили на место.

Кристабель надзирала за этими операциями. Она носила с собой заостренный флагшток, но, хотя ей нравилось держать его и указывать им, ее покинуло малейшее желание использовать его как оружие против животного, которого она стала считать своим подопечным.

Хотя она и написала письмо королю Георгу, дабы сообщить, что переместила кита (упомянутого в предыдущем сообщении) на земли своего семейного поместья, но не смогла заставить себя послать его. Она не была уверена почему. Она не хотела больше заявлять о своих правах на кита; он больше не был завоеванием, он стал чем-то иным. Чем-то лучшим. Она спрятала письмо под кроватью и оставила его там.

Мистер Брюэр и его команда умудрились извлечь огромные челюсти из головы кита с помощью деревенского мясника. Кости были ободраны и очищены, а затем установлены посередине между лесом и домиком, стоя по краям дорожки, что вела к театру подобно триумфальной арке, огромному игольному ушку, через которое требовалось пройти.

Белизна китовых костей привлекала трепещущих крыльями мотыльков и терзаемых голодом лисят, и они были не единственными созданиями, заглянувшими в гости. Каждый год в конце лета Бетти и Моди выносили все чучела животных из Чилкомба проветриться на лужайке денек-другой. Но в этом году Кристабель и Дигби позаимствовали парочку для антуража и декораций. Затем взяли еще, и еще, пока лужайка не обеднела, а театр не превратился в бал таксидермистов, с кавалькадой барсуков, выдр и перепелов, танцующих и дерущихся возле костей, время от времени падающих подобно неуклюжим пьяницам. Одна птица, большая гагарка, была прислонена к крыльцу домика, тогда как несколько крошечных певчих птиц были привязаны к полам цилиндра, который принялся носить Леон. Под их крыльями он прятал сигареты.

Однажды утром Леон берет одну из самых длинных рыбацких веревок, аккуратно ее сворачивает и в одиночку уходит в сторону Сил-Хэд. Охваченная любопытством Кристабель идет следом и находит его на полпути к вершине, стоящего у высокого платана рядом с обрывом. Он перекинул веревку через высокую ветку и привязывает к другому ее концу палку, чтобы сделать тарзанку. Закончив работу, он оборачивается и вручает тарзанку ей с вызовом в глазах.