Театр мыльных пузырей

Уверена, ты не осудишь меня. Сначала будешь ненавидеть, ругаться и плакать, а потом поймёшь. Ты мудрее всех, кого я знаю, и, наверное, буду знать в этом мире. Не плачь, Лил, я в порядке.

Я обещала тебе, что никогда не брошу, но я хреново держу обещания, ты же знаешь, так что да – я оставила тебя. Прости.

Вчерашний вечер был прощанием. Прощанием с нашими традициями, твоими огненными волосами и грязными шуточками, которые только ты умеешь произносить с милейшей невинностью. Прощание с нами и с тем, кем мы были столько лет. Мы ведь другие теперь, согласна? Может, поэтому тебе была дана такая подруга – чтобы пройти через всё это дерьмо и стать сильнее?

Я люблю тебя. Боже, я так сильно тебя люблю… Единственный по-настоящему стоящий подарок судьбы. Спасали не фантазии, а ты. Твоя порой жестокая манера ставить меня на ноги и силком вытаскивать из ямы, размазывая мои слёзы по моим же щекам. Это спасало. Твоя сила и уверенность во мне.

Ты не права была, Лил. Никакая я не сильная, не стойкая, и я не могу справиться. Потому и ухожу. Чтобы не было так больно потом смотреть на вас. В последний раз. Это слабость, я согласна. Сбегаю от проблем, как последняя трусиха.

Я хочу, чтобы ты плакала. Хочу. Потому что тогда буду знать, что всё это было настоящим.

Я ужасная подруга – оставляю тебя здесь справляться с хаосом, который я же и сотворила.

Я не вернусь. Скажи – если кто-нибудь заметит моё отсутствие, конечно, – что я была храброй, была как сталь, даже прочнее. Скажи, что я была счастливой. Соври хоть раз.

Ведь ты, как никто, знаешь – я больше всего боюсь, что меня забудут.

С самой сильнейшей любовью

твоя Руби

Щёки были мокрыми, страница усеяна маленькими влажными пятнышками, а девушка всё сильнее сжимала зубы, изредка закусывая губу.

Запрокинув голову и подавив очередной всхлип, Руби сложила лист вчетверо, вывела на нём трясущимися руками «Для Лили» и положила на край записки первую попавшуюся под руку книгу. Ей оказалась «Лавка древностей» Диккенса, и воспоминания, связанные с этим произведением и рыжеволосой девушкой, принесли с собой новую порцию слёз. Кожу начало жечь из-за соли, губы, которые Руби закусывала в процессе написания, кровоточили, но девушка не переставала снимать с них верхний слой зубами, каждый раз зажмуриваясь и чувствуя привкус железа во рту, – кровь мешалась со слезами.

Новый лист лёг перед ней. Рука дрожала, буквы выходили корявыми и под разным наклоном, а в голове вновь начало разбухать что-то смертоносное, давя на череп.

«Потерпи немного!» – обратилась Руби к Раку, хохотавшему ей в ухо.

Второе письмо было адресовано маме, спящей в соседней комнате.