Театр отчаяния. Отчаянный театр

Через час я уже встретился с директором Студенческого клуба Кузбасского политехнического института, впоследствии Кузбасского технического университета. Мои родители когда-то закончили этот институт. Я родился, когда мама и папа были ещё студентами. Но ни разу я не заходил ни в одно из зданий этой кузницы кадров для угольной и металлургической промышленности всей Сибири.

У меня не было знакомых из числа учащихся или выпускников политеха. Типичный образ студента-политехника для меня был довольно мрачный. Это именно студенты самого старейшего и большого вуза в области в силу того, что своих студенток у них было мало, а некоторые факультеты так вообще были сугубо мужскими, постоянно совершали набеги на общежитие университета, населённое преимущественно девчонками. Типичный студент политеха того времени виделся мне как коротко стриженный, коренастый парнишка в кожаной куртке и в спортивных штанах с лампасами. Такими фактически и были в большинстве своём ребята, приехавшие в Кемерово из маленьких и немаленьких шахтёрских городов, в которых никакой другой работы, кроме как на шахтах, не было. У этих ребят деды, отцы, дяди и старшие братья – все были шахтёрами. Никакого другого будущего они не видели и представить себе не могли.

Неудивительно, что в этом огромном и славном институте никогда не было театра.

Игорь дозвонился своему тёзке, ровеснику и коллеге – директору Студклуба политеха, переговорил с ним и направил меня к нему.

После светлых и просторных корпусов, переходов и холлов университета здание политеха показалось тяжёлым, массивным и кряжистым, как какой-то средневековый замок с толстыми стенами, вытянутыми окнами, арочными потолками и гулкими лестницами. В коридорах висели написанные маслом на холсте портреты ректоров, профессоров и выдающихся преподавателей. Многие были изображены с орденами и медалями. Все лица на портретах были строги, все смотрели недобро. Я сразу почувствовал себя чужим в стенах политеха. В мире, где всё было серьёзным, конкретным и не просто земным, а подземным, не место было человеку, который изучал на филологическом нечто эфемерное и умозрительное. Там, где учили и готовили к тяжёлому труду специалистов для шахт, разрезов и металлургических гигантов, я чувствовал себя, как должен был чувствовать пассажир круизного лайнера в лёгких льняных одеждах рядом с матросом-кочегаром, которого ждала тяжёлая вахта в трюме корабельного двигателя. Будущие шахтёры: горные инженеры, горные электромеханики, проходчики, маркшейдеры и другие специалисты по добыче угля, то есть люди, устремлённые своими помыслами не вверх, а глубоко вниз, были желанными в институте, в который я вошёл. Некий театр теми людьми, что смотрели на меня с портретов, мог восприниматься только как безделье, надувательство, фиглярство и как что-то очень и очень несерьёзное.

Директор Студенческого клуба кемеровского политеха встретил меня на удивление радушно и как старого приятеля. Звали его тоже Игорь, лет ему было столько же, сколько Игорю Ивановичу. Но политехнического Игоря я почему-то и не подумал называть по имени-отчеству, а сразу перешёл с ним на «ты», хотя обычно с трудом совершал такой переход.

Директор Студклуба политеха Игорь по фамилии Дедюля оказался каким-то уж очень, даже слишком, весёлым, симпатичным и шумным человеком тридцати с лишним лет, но уже с седой, длинной, густой чёлкой, спадающей на глаза. Высокий, с лицом майора английской королевской конницы, то есть с крупным, строгим носом, тяжёлым подбородком и выдвинутой вперёд челюстью. Он был постоянно улыбчив и неустанно сыпал шутками. Руки его беспрерывно шевелились и жестикулировали, а длинные пальцы при этом всегда были растопырены. Этот Игорь сразу меня оглушил своим громким голосом и смехом. Манера говорить у него была крайне необычна. И ещё он совершенно очаровательно шепелявил.

Когда я зашёл в помещение Студклуба политеха, он сидел в нём один и громко бренчал на гитаре. Впоследствии, узнав этого человека ближе и прообщавшись с ним немало лет, я уяснил, что, если с ним нужно было поговорить более или менее серьёзно, необходимо было обязательно забрать у него гитару и убрать её с глаз долой, иначе он обязательно стал бы на ней бренчать и что-нибудь напевать. Он мог не расставаться с гитарой сутками.

В помещении Студклуба, которое было просторной комнатой с окнами без штор, царил полный беспорядок. В здании, где всё было строго, солидно и монументально, та комната была полюсом безалаберности и неряшливого веселья. По стенам Студклуба висели дурацкие плакаты, фотографии и неубранные с Нового года картонные снежинки. Накануне майских праздников они выглядели как признаки остановившегося времени. На длинном столе, который стоял в центре помещения, громоздились целые кучи бумаги, рулоны ватмана, всякий хлам и красный детский барабан. Мне сразу подумалось, что я зря теряю время, придя в это чуждое театру место.