Театр отчаяния. Отчаянный театр

После переноса вещей у нас состоялся первый за всё время серьёзный разговор. Ребята не роптали, они просто устали и засомневались. Они вспомнили, что у них есть разные дела, обязанности и интересы. Я их выслушал, ни в чём не стал убеждать и спокойно предложил разойтись до осени. Расстались мы после того разговора, не уверенные в том, что встретимся снова для совместной работы. Ребята ушли все вместе, а я остался в огромном колодце помещения, предназначенного мне для театра.

Вечером того дня я сообщил отцу, что имею твёрдое намерение перевестись с очного обучения на заочное, поскольку не могу оторваться от срочных дел в театре. Я вкратце рассказал ему о том, что стряслось и что я намерен делать театр на новом месте.

То, что мне тогда пришлось выслушать, я вспоминать не люблю. Всё, что сказал папа, было справедливо и правильно, но только моё намерение было твёрдым. Я помнил своё торжественно данное ему обещание непременно закончить университет. Но я не мог бросить намеченное дело. Никакие отцовские аргументы по поводу моего бесславного и нищенского будущего не возымели никакого действия. Отец строго-настрого запретил мне переводиться на заочное отделение. Он потребовал от меня своевременной и успешной сдачи ближайшей сессии. На это я ничего не ответил, дав понять, что не смогу отцовское требование выполнить.

Вскоре папа, как доцент нашего университета и человек, имевший влияние, помог мне осуществить перевод на заочное обучение.

Весь май я приезжал в политех, брал у Игоря Дедюли ключи, приходил в бывшую столовую и что-то там один делал. Этого можно было не делать, но я не знал, куда себя деть. Мне необходимо было там находиться.

Я не спеша, методично собирал и выносил из помещения мусор, стёр и смыл пыль со всех поверхностей, до которых мог достать. Я часами сидел и думал, как можно устроить театр в квадратном помещении с колонной посередине. Я промерил все расстояния с точностью до миллиметра и понял, что помещение можно разделить строго пополам и получилось бы почти то же самое, что у нас было в Доме художников. Только необходимо было построить над сценой балкон, чтобы к нему крепить кулисы, фонари и декорации. Я всё продумал, рассчитал и разработал. Дальше нужно было приступать к строительным работам. Но я не умел класть кирпичи и производить электросварку.

Думал я и о том, как и где мне искать новых людей, чтобы заманить их в театр. Размышлял и на тему нового спектакля. Сызнова делать милый и наивный «Мы плывём» мне было неинтересно.

В том году май выдался почти жарким. Вечером я гулял. Ходил на набережную… Надеялся на то, что научусь наслаждаться бесцельной прогулкой и одиночеством. Пытался читать на скамейке. Ничего у меня не получилось. Работать и думать один в помещении будущего своего театра я мог вполне. А вот бесцельно гулять, размышлять или читать не вышло. Точнее, не удалось получить от этого удовольствия. Я не находил в себе ни капельки склонности к одинокой праздности и созерцательности. Мне нужны были люди и работа.

В конце мая, накануне лета, но ещё до окончания сессии, когда экзамены и зачёты были в самом разгаре, один за другим вернулись ребята. Заходили вроде как проведать. Заглядывали на минутку, но не уходили и через час. Вернулись все. Они быстро поняли, что встречаться и общаться вне театра и без повода в виде репетиций они не видели смысла, но при этом скучали друг по другу. Они поняли, что скучают по репетициям и не находят никакой замены в жизни тому, как мы проживали время, вместе делая театр.

В июне работа на новом месте закипела.

Игорь Дедюля здорово помогал. Он раздобыл цемент и песок. Откуда-то привёз кирпич. Потом сказал, что в одном из общежитий политеха шли ремонтные работы и оттуда можно было многое взять. Воровством он свои действия не считал. Взятое в одном месте переносилось на другое, но территории института не покидало, а главное, не было взято для частных и своекорыстных нужд. Поэтому мы без всяких угрызений совести как-то воскресным летним вечером с хоздвора политеха унесли к себе большой металлический уголок. Он нам был нужен для устройства балкона над сценой.

Директор Студклуба Политехнического института помогал во всём. Он и краску помог купить. Выписал деньги. Правда, мы купили самую дешёвую и белую. Но Игорь раздобыл целую бочку чёрного красителя, который можно было добавить в любую краску, и она становилась чёрной. Только спустя годы мы узнали, что тот чудесный чёрный краситель был ничем иным, как старой, списанной типографской краской, которая использовалась раньше, довольно давно, для печати газет, но была запрещена по причине страшной вредности для человека, не только газету делавшего, но и того, который её читал. В той краске содержалось какое-то зверское количество свинца и ещё чего-то столь же опасного для здоровья. Но, боюсь, что даже если бы мы знали, что имеем дело с такой ядовитой дрянью, то всё равно использовали бы её. Нам необходима была чёрная краска для стен нашего театра.