Театр отчаяния. Отчаянный театр

Мы работали всё лето, прерываясь только на домашние сельскохозяйственные дела. У всех были семейные обязанности, всем нужно было сначала картошку вместе с родителями посадить, потом в середине лета прополоть и окучить.

Ко времени, когда пора была картошку выкапывать и собирать урожай, наш театр в здании бывшей столовой был готов. В нём можно было репетировать и играть. Вот только играть спектакли для зрителей мы ещё не имели права. Руководство политеха не знало и не ведало, что в их вузе появился театр. Так что, сначала необходимо было поставить ректора в известность, получить его одобрение и только потом приглашать зрителей. Точно так же можно было никакого разрешения не получить, а, наоборот, получить распоряжение немедленно убраться вон из Политехнического института со своим легкомысленным и ненужным будущим шахтёрам театром.

Тогда руководил институтом очень грозный и всевластный ректор – академик и профессор Сафохин. О его лютом и непредсказуемом характере ходили легенды. Он относился к политеху как к своему собственному дому. Он был в нём абсолютным хозяином. У профессора Сафохина не было фаворитов, которые могли бы повлиять на его мнение, как-то его к чему-то или к кому-то расположить. Для него не существовало авторитетов. Практически всех руководителей города и области Сафохин помнил как студентов. А директора шахт, разрезов и заводов, без сомнения, были когда-то его студентами. Он был могучей фигурой. Без его личного мнения ни один вопрос в политехе не решался. Бессмысленно было убеждать в чём-либо даже проректоров. Сафохин принимал решения исключительно самостоятельно и непредсказуемо.

Проще говоря, мы всё лето работали, прекрасно зная, что, вполне возможно, работаем зря. Ректор Сафохин одним словом, одним жестом или одной брезгливой гримасой мог перечеркнуть все наши старания и выгнать нас долой.

Игорь Дедюля, весёлый и лёгкий человек, терял дар речи только при виде Сафохина. Все преподаватели, аспиранты и сотрудники политеха, а также студенты старших курсов знали звуки шагов своего великого ректора.

Мы говорили с Игорем, и не раз, о том, что надо бы уже как-то проинформировать ректора о театре и испросить разрешения на существование оного в его институте. Но Игорь не решался.

– Он может и слушать не захотеть… – говорил он, – просто отмахнётся, как от комара, и всё… Больше к этому вопросу вернуться будет невозможно. Он этого не допустит… Надо, чтобы он выслушал, чтобы был в хорошем настроении, чтобы счёл, что этот театр ему никак не повредит, не попросит денег… Михаил Самсонович вообще не любит, когда его просят…

– Так что же делать? – нетерпеливо спросил я. – Так же нельзя… Уже октябрь скоро, а мы всё на нелегальном положении.

– Надо подождать… Сафохин сейчас плохо себя чувствует. Приезжает в институт ненадолго… А его надо сюда привести… Он сам должен увидеть, что вы сделали. Уж что-что, а труд он видит и уважает…

В ожидании хорошего самочувствия и настроения всесильного ректора шли день за днём. Я практически ничего не мог делать и ни о чём не мог думать. Репетировать не мог точно. Знание, что в любую секунду нас могут выгнать, не давало погружаться в процесс репетиций. Красить стены, таскать кирпичи, воровать тяжёлые стальные изделия получалось, а репетировать – нет.

И вот, в один день, когда я уже готов был выть от всей этой тягомотной ситуации, прибежал радостный Игорь Дедюля. Я было подумал, что наш вопрос самым счастливым образом разрешился. Но не тут-то было.

– Я придумал, – с порога выдохнул Игорь. – Есть идея, как мы можем ускорить процесс и подтолкнуть глыбу Сафохина к нужному нам решению… Дело, конечно, опасное, но может получиться. А то мы так сможем до зимы сидеть и ничего не высидим…

– Ну, не тяни, не тяни, – поторопил его я.

– Ещё раз говорю, дело опасное… Можем получить обратный эффект, и тогда – всё… Но должно сработать… Короче, Сафохину всё и все пофиг… Но он сильно ревнует сейчас к ректору университета… Раньше рядом с Сафохиным никто не стоял, а теперь больше говорят про вашего ректора Захарова. Сафохин переживает, я знаю. Мне сказали… Мне кажется, это надо использовать…

– Как?

– Об этом надо поразмыслить… Я для этого и пришёл.

– А я-то успел подумать, что ты уже… – сказал я разочарованно. – Ну что ж, давай думать… Но если мы хотим выйти на Захарова, то надо звонить твоему тёзке и коллеге.

Вечером мы сидели втроём: два Игоря, директора Студклубов, и я. Идея Игорю Ивановичу понравилась. Но надо было сыграть тонко. Хитро. И артистично.

Мы разработали план, в котором главная роль доставалась Игорю Ивановичу. Согласно этому плану он, как бы невзначай, должен был сообщить ректору университета Захарову, который страсть как ценил достижения студентов в спорте и искусстве, что лауреат фестиваля пантомимы в Риге, медаль которого висела у ректора в кабинете, взял да и переметнулся в политех, чтобы открыть там театр.

Это нужно было сделать с расчётом на то, что оба ректора относились друг к другу соревновательно и ревниво.