Театр отчаяния. Отчаянный театр

В том спектакле всё в основном происходило в поезде. Никакой сложной декорации мы делать не стали. Мне она была не нужна. Периодически можно было включать фонограмму стука колёс, и было понятно, что место действия – поезд.

В поезде ехал журналист, турист и некий человек, который очень хотел курить, но у него не было ни спичек, ни зажигалки. Ещё одним персонажем спектакля был железнодорожник, дежурный по маленькой станции, мимо которой поезда проезжали не останавливаясь.

У всех героев моего первого спектакля было по два монолога, с которыми они обращались прямо к зрителям. В первом своём монологе железнодорожник говорил о том, какая ответственная у него работа, какое замечательное дело – железная дорога и как он любит свою профессию, в которой много романтики, красоты и важных традиций. Журналист говорил о том, какая у него удивительная жизнь. Он с гордостью сообщал, что его профессия даёт ему возможность много ездить и видеть страну, встречать массу людей и задавать миру и людям беспрерывные вопросы. Турист признавался в своей любви к походам, к туристическому братству, к кострам, палаткам и говорил об особенной походной дружбе. Он с восторгом рассказывал о человеке, который был руководителем тех походов, в которые он ходил, и который приобщил его к туризму.

Во время всех этих монологов к ним подходил человек, которому очень хотелось курить, и просил огоньку, чтобы прикурить сигарету, но ни у кого не находилось ни спичек, ни зажигалки. В программке этот персонаж назывался «народ».

Ещё в моём самом первом спектакле несколько раз в самых неожиданных моментах появлялся Наполеон Бонапарт. Этот исторический персонаж возник в спектакле только потому, что, пока мы репетировали «Singularia tantum», к театру присоединился удивительно смешной и талантливый парень, который был сильно похож на портреты молодого Наполеона. Мы как могли сшили ему костюм, и получилось очень забавно. Его Наполеон появлялся на сцене, говорил короткие фразы и уходил. В первом появлении Наполеон говорил: «Послушайте, мне что – больше всех надо?», во втором: «Я что-то всё время думаю: тварь я дрожащая или право имею?», а в третий раз он мечтательно говорил: «Вот закончится война!.. Знаете, какая жизнь будет?.. Замечательная будет жизнь!» Наличие Наполеона в моём спектакле – это, конечно, была дань тому постмодернистскому времени и поклон Ковальскому, общение с которым даром для меня не прошло.

В следующих своих монологах герои спектакля постепенно подходили к тому, что железнодорожник признавался, что ненавидел свою бессмысленную работу, а главное, пассажиров, которые ничего не понимали, не ценили и мусорили на станции и железнодорожных путях.

Журналист признавался, что ненавидит читателей, которые чаще всего пропускают его статьи, а покупают газеты ради кроссвордов, гороскопов и прогноза погоды. А турист сообщал, что ненавидел природу, других туристов, а особенно руководителя, который водил людей в походы, только чтобы выпивать и домогаться тех девушек, которые с ними пошли.

В том моём спектакле все герои сообщали о своём полнейшем одиночестве и непонимании своей жизни. Спектакль заканчивался тем, что персонаж под названием «народ» просил у Наполеона огоньку и у того находились спички. «Народ» прикуривал и уходил счастливый. А Наполеон, покачиваясь в тамбуре вагона, под стук колёс говорил печально: «Ну вот… Меня сослали и увозят на остров Святой Елены… Но будем надеяться, что и там люди живут».

Спектакль шёл ровно час. Зрители очень смеялись монологам и тому, что говорил Наполеон. Им нравилось. Но они ничего не понимали. Они сами об этом говорили.

– Что-то я ничего не понял…

– Да… Всё как есть в жизни! Только зачем Наполеон?.. Для смеха?

– А что означает этот мужик с сигаретой? Я не понял…

Я всем тогда подолгу что-то пытался объяснить. С каждым разговаривал.

– Ну как же! – говорил я какому-нибудь любознательному зрителю. – Это же понятно!.. Разве нет?.. Наполеон говорит, как Раскольников или как Чапаев… И разве не парадоксально и не смешно, когда Наполеон, который завоевал полмира, говорит: «Мне что – больше всех надо?»…

– Да… Это понятно, – говорил любознательный зритель, – но зачем он в поезде?.. Откуда он взялся?.. Остальные персонажи такие реальные, а Наполеон… Я не понимаю!

На это я не мог ответить. Не мог же я, в самом деле, сказать, что Наполеон появился только потому, что у нас есть актёр, на Наполеона похожий, что сейчас у нас запоздалая эпоха расцвета отечественного постмодернизма и что Ковальскому наверняка Наполеон понравился бы.

После разговоров с первыми зрителями моего театра мне всегда становилось грустно и противно. Но я тогда ещё не знал, что с ними нельзя разговаривать и что-то пытаться объяснять о своём произведении.