Театр тающих теней. Словами гения

Что отвечать, он не знал. Самому по ночам казалось, что бесконечные ливни в сезон муссонов заливают могилу сына, и он не мог избавиться от одного и того же видения — крошечного тельца, в белом костюмчике, в котором сына положили в гробик, промокшем от бесконечных дождей. Тело сына за эти годы, наверное, подверглось гниению, но он видел его таким, каким видел последний раз, уезжая в рейд. Светлые вьющиеся волосики. Белая рубашечка…

Год назад Витора перевели обратно на континент. Летом жена поехала в Фатиму, на крестный ход. Вернулась умиротворенная. Понесла через две недели после Фатимы, но сказала не сразу, словно боялась поверить.

О беременности жены он узнал уже в сентябре, вернувшись из Эворы, где началось все, что не начаться не могло, — движение капитанов, в центре которого вместе со своими сослуживцами и друзьями был он, капитан Витор Сантуш. В его зоне ответственности при организации этого заговора была и вещающая на всю страну телестанция. И популярная ведущая Эва Торреш, которая, по их расчетам, в решающий момент должна выйти в прямой эфир, чтобы рассказывать стране о происходящем.

И кто же знал, что все так совпадет — дело его жизни, вымоленный у Бога ребенок и Эва.

Эва…

В Эворе они, двадцать военных — два лейтенанта, три майора, остальные все капитаны, — задумали то, что должно прийти к своему завершению сегодня, сейчас. Сейчас, когда под окном Эвы стоит самый известный секретный агент тайной полиции Монтейру. Агент, которого раньше власти бросали на убийства самых страшных врагов режима, как Делгаду и Мондлане, реально представляющих для власти угрозу. Значит, и ведущую Эву Торреш, любимицу нации, которая может выйти в эфир и склонить население на их сторону, власть считает реальной угрозой своему существованию.

И теперь из-за их заговора, из-за него, Эве грозит смертельная опасность. Ровно когда жена может в любой момент родить. Срок ей поставили конец апреля — начало мая, но что-то тайно высчитывая по своим особым приметам, жена уверена, что родит до 25 апреля.

Сегодня 24-е.

Сегодня должно решиться все.

— Схватки в прошлый раз у тебя длились десять часов.

— Вторые роды всегда быстрее. Говорят.

— Успею.

Ополаскивает холодной водой лицо.

Он сейчас оставит Марию со своей матерью, приехавшей помочь из деревни. А сам поедет за Эвой. Сейчас Эва важнее.

Потому что у нее под окном убийца?

Или потому, что только она может выйти сегодня ночью в прямой эфир и нация будет ее слушать? А прямой эфир революции нужен.

Они почти договорились с двумя радиостанциями. Но телевидение — это другое. И телевидение плюс любимица нации Эва Торреш — это совсем другое. Это легализация их новой власти.

Или…

Или он просто не может не ехать к Эве…

Лушка

Сценаристка

Португалия. Алгарве

Мария-Луиза.

Живая и невредимая.

Замирает.

И с не меньшим изумлением смотрит на меня.

Вышедшая встречать гостей Мануэла издает странный звук — смесь вопля и хрипа — и оседает на порог. К ней подбегаем мы с «дочкой Лушки» и сама живая утопленница. Она что-то лопочет по-португальски, машет полой своей шляпы, обмахивая Мануэлу, по-английски требует воды. «Дочка Лушки» из своего рюкзака вытаскивает бутылку воды, прыскает в лицо консьержке. Та открывает глаза и … снова вопит.

— Mae de Deus, Santa Intercessora! Salve e Tenha misericordia! Матерь Божья, святая заступница! Спаси и помилуй! Свят! Свят!

И дрожащими губами то ли спрашивает, то ли утверждает.

— Maria-Luisa…

Бывшая моего нынешнего утвердительно кивает.

Сомнений быть не может, это она.

Постарела, конечно, но и я не молодею. Последний раз живьем мы с ней виделись, когда были моложе наших дочек. Но это она.

И это она вчера лицом вниз лежала в бассейне. И когда полицейские достали ее из воды и проводили опознание, я успела ее рассмотреть и заметить и морщины около глаз, и хорошо подколотый ботокс.

— Мария-Луиза?! Живая?! А кто же тогда умер? — лопочет Мануэла.

— Каталина. Сестра. Twin. Близняшка моя. Она приехала раньше меня. На свою беду.

Мануэла, похоже, уже отдышалась, может подняться на ноги и готова проводить жильцов в их апартаменты в блоке «А». Я остаюсь дождаться Мануэлу, чтобы спросить о… Сама уже не помню, о чем собиралась ее спросить.

— А ты почти не изменилась! — уходя, оборачивается Мария-Луиза.

Так и стоим, смотрим одна на другую. Две женщины, поломавшие жизни друг другу.

Она меня узнала. И все мои морщины, наверное, пересчитала, как и я ее.

— Он тоже думает, что я умерла? — спрашивает Мария-Луиза, которую я по-прежнему мысленно называю Лушкой.

Качаю головой, не зная, как объяснить ей и себе, почему до сих пор не сказала мужу о гибели его бывшей. Гибели, которой, как оказалось, не было. Но не сказала же.

— Значит, не сказала? — резюмирует неумершая. И уходит.

Убить свое прошлое нельзя. Оно оживает.

Непроработанное прошлое возвращается. Огромной тенью. Монстром. Трупом. Ожившим и не оставляющим выбора, что все случившееся даже спустя столько лет придется понять. И принять.