Театр тающих теней. Словами гения

Придется подождать до утра. Тем более из дверей блока «А» появляется «юная Лушка», на ходу сбрасывает майку и шлепки и почти с разбегу ныряет в бассейн. Из которого вчера достали ее мертвую тетку. Юношеская психика стабильна. Вышедшая следом за дочкой Мария-Луиза зайти в воду не торопится. Оставляет вещи на шезлонге. Оглядывается вокруг, замечает нас и подходит.

— Кэти… Каталину здесь нашли?

— Из бассейна достали, — живо включается в разговор Мануэла. — Мы с балкона апартаментов сеньоры, — кивает в мою сторону, — заметили, полицию и скорую помощь вызвали. Потом откачивать пытались, но было уже поздно.

Пальцы Марии-Луизы дрожат. Вместе с кольцом — красный камень как сгусток крови. Старинное кольцо с крупным красным камнем, по которому я приняла Каталину за ее сестру. Вряд ли у сестер были настолько одинаковых два кольца.

— Но кольцо… Оно было на… — удивляюсь я.

— Да, было на Каталине. По пути из аэропорта пришлось заезжать в полицейский участок на опознание. Нам отдали вещи сестры. У нее при себе почти ничего не было, отдали только платье и это кольцо.

Закурив, Лушка говорит, что кольцо осталось им от матери, а той от ее матери. После смерти бабушки они с сестрой решили носить кольцо по очереди, когда у каждой происходит что-то важное в жизни.

— Поэтому ты прилетела в Советский Союз с кольцом на руке?

— Еще бы, я же летела навстречу своей любви.

Столько лет прошло, а я все еще внутри сжимаюсь от упоминания о «ее любви».

— На этот раз кольцо было у Каталины. Она шла на важную для нас обеих встречу и надела его.

— Все понятно, кроме одного: почему тебя тогда все канадкой называли, если ты португалка?

— Кому в хоккее интересна футбольная Португалия? Нас совсем маленькими увезли за океан, и росли мы как канадки, там же я от хоккея и от Oleg Lavrentev с ума сошла.

Фамилию и имя мужа Лушка по-прежнему произносит с американским акцентом.

Сколько она с ним прожила? Лет пять? А чисто произносить имя любимого мужчины так и не научилась. «O’leg! O’leg!» — мысленно передразниваю я.

— А я-то думала, вы американка, — откликается Мануэла.

— Уже после… — она затягивается, сверкая в свете фонарей красным камнем таинственного кольца, и поднимает глаза на меня, — после всего переехала в Америку, получила гражданство. Поэтому вы, Мануэла, не ошиблись.

Из бассейна выходит «юная Лушка».

— Моя дочка Эва, — с гордостью говорит Мария-Луиза. — Ей девятнадцать.

Выдыхаю. И боюсь самой себе признаться, что все эти минуты с момента как увидела «юную Лушку», мучительно пыталась высчитать, когда та родилась. Где был мой муж за десять месяцев до.

Девятнадцать, а выглядит взрослее, искушеннее. Почему и подумала, что «юная Лушка» ненамного моей дочери младше. Выходит, что намного. Мужа моего тогда рядом с ней не было. Он был уже со мной.

Долго она еще отца для своего ребенка искала.

Дочка — копия Лушки в юности. Только кольца с красным камнем с маминой руки не хватает.

— Кольцо и платье… — вслух повторяю слова Лушки я.

— Что? — не понимают обе собеседницы.

— Ты сказала, что вещей у уби… у Каталины было немного и вам отдали только кольцо и платье?

— Да. И что?

— А бархотку?

— Какую бархотку?

— На шее твоей сестры была черная бархотка. Когда я подплыла пощупать пульс, на шее точно была бархотка.

— Мамина… Мамина бархотка была на Кэти?!

— Точно была. Потом, когда Комиссариу… когда полицейские сказали, что ты… то есть что она не утонула, а была задушена, я еще подумала, не бархоткой ли ее душили.

Нахожу фото, которые сделала в первые минуты еще до приезда полиции. Протягиваю телефон.

— Вот, еще до того, как я к ней поплыла, здесь за волосами плохо видно.

— Кэтиии! — проглатывает комок в горле Мария-Луиза. — Каталина! Irmaaaa! Сестренкааааа! Хоть и дрались мы в детстве, она мне всех дороже. После моего… после твоего мужа, разумеется!

Слова про мужа оставляю без ответа. И сама себе пытаюсь доказать, что спустя и столько лет они меня не задевают. Но вру даже себе, задевают.

Листаю фото в телефоне.

— Дальше, когда ее уже вытащили и откачивать пытались, там лучше видно, я тогда подумала, что бархотка старинная.

— Бархотка. Да, мамина бархотка. Есть фото известное, мама новогоднюю телепрограмму ведет в этой бархотке.

Быстро перебирает фото в своем телефоне, находит черно-белое фото, показывает. Павильон телестудии — огромные старые камеры, софиты, режущие глаза так, что сгорает сетчатка, — в восьмидесятые в Останкино были такие же, так же жгли мне глаза. Новогодняя елка. И тоненькая, с нереальной талией молодая женщина с большим микрофоном в руке и приклеенной обязательной специальной «улыбкой телеведущей» на лице. Шпильки. Парчовое платье. И бархотка на шее. Та самая, что, размокшая на шее мертвой Каталины, видна на фото на моем телефоне.

— Кэти ее надела, да? И где же бархотка? Они сказали, что отдали нам все ее вещи.

Лушка находит номер телефона комиссара полиции. Возражения Мануэлы, что уже совсем поздно и комиссар отдыхает, в расчет не принимаются. У Лушки всегда так — вижу цель, не вижу препятствий!