Н. Д. Волков предлагает устроить полузакрытое заседание.
Постановили:
Просить В. А. Филиппова переговорить с М[ейерхоль]дом о встрече с Театральной секцией с тем, чтоб после пригласить его на диспут.
Устроить вторично заседание по поводу «Ревизора», до встречи с Мейерхольдом.
Просить всех членов Театральной секции дать описательную рецензию. (Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 3. Л. 200–200 об.)
«Сокращенная редакция протокола – Н. Д. Волков». Машинопись. Протоколы заседаний Пленума [Теа]секции и материалы к ним // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 24. Л. 28 об.
Впервые опубл.: «…Возникает проблема самой природы режиссерского театра…» Из протоколов заседаний Театральной секции Государственной академии художественных наук / Публ. Н. Панфиловой и О. Фельдмана // Театр. 1994. № 3. С. 82–84.
Н. А. Попов[1265]
кратко замечает, что его как зрителя спектакль «Ревизор» в постановке Мейерхольда оставил равнодушным. Он не досмотрел спектакль на генеральной репетиции и теперь никак не может на него собраться во второй раз. Это свое состояние Николай Александрович считает характерным. Ему кажется, что равнодушие зрителя зависит не только от него самого, но и от свойств самого театрального произведения. В этом вопросе о зрительской реакции на «Ревизоре» надо разобраться.А. М. Родионов считает спектакль «Ревизор» очень трудным для восприятия. Его нельзя понять, посмотрев один раз. В первом восприятии остаются лишь отдельные детали и куски. Так, ему кажется, что исключительно удачна сцена вранья Хлестакова с заключительной позой.
П. А. Марков указывает на трудность суждения о работе Мейерхольда, поскольку в основу кладутся только впечатления от генеральной репетиции, когда спектакль был воспринят в чрезвычайно неблагоприятной обстановке. Сейчас спектакль доходит до публики иначе. А может быть, сейчас он произвел бы иное впечатление.
Мешает восприятию также и композиция текста. Для тех, кто знает текст Гоголя, слушать его было мучительно. Интересен вопрос: почему мог этот спектакль быть в ТИМе в 1926 году. Интересен вопрос и о том, как этот спектакль мог быть осуществлен.
П. А. Маркова занимает вопрос и о том, как Мейерхольд разрешает проблему образа на сцене. Он считает, что Мейерхольд видит жизнь не в ее ходе, а в отрыве – без начала и конца. Для него неважно, как начался Хлестаков. У Мейерхольда – мышление живописца, и потому у людей на сцене и нет внутреннего роста. Отсюда закономерность деления на эпизоды и пренебрежение к тому, как связаны эти эпизоды между собой. Сама драма Мейерхольда не интересует (это было и в «Лесе», и в «Рогоносце»).
Павел Александрович считает, что в «Ревизоре» ТИМа все время виделся образ умирающего Гоголя. В спектакле это дано в острой форме. Нет никакого смеха, но дан Гоголь с его распадом сознания. Эротика спектакля – это тоже эротика Гоголя. Анна Андреевна вызывает в памяти такие образы, как образ панночки. Эта эротика жила в Гоголе мрачно и скрыто – у Мейерхольда она вынесена на сцену.
Брошена на сцену и другая тема Гоголя – его мрачный взгляд на жизнь, неверие в нее. Это неверие также дано в спектакле «Ревизора». Поскольку данный спектакль есть факт современности, можно изучать в нем и отражение этой современности. По мнению Павла Александровича, спектакль дает для этого материал.
Н. Д. Волков считает спектакль «Ревизор» чрезвычайно характерным образцом творчества Мейерхольда. Воспринимая его, видишь абсолютную искренность Мейерхольда. Художник творил для того, чтобы выразить волнующие его переживания – не учитывая в полной мере, как воспримет его произведение современный зритель.
Формальный анализ вскрывает ряд приемов Мейерхольда, идущих от его прежних постановок. Есть и новые воздействия – например, мизансцены, подсказанные кино. Правильное восприятие «Ревизора» возможно лишь при усвоении основного принципа всей постройки спектакля. Этот принцип Николай Дмитриевич видит в музыке. Недаром Мейерхольд в печатной беседе выкинул термин «музыкального реализма». Воспринимать спектакль с точки зрения логики, с точки зрения жизненного правдоподобия невозможно, ибо спектакль базируется на алогизме. Это напоминает ту форму, которую называют каприччио.
Если на спектакле мы не слышали смеха, то это потому, что Мейерхольд хотел плакать, хотел не смешного, а трагического «Ревизора».