Театральная сказка

За год до этого мать познакомилась с неким мужчиной, вышла за него замуж и родила ещё одну девочку. Тот человек удочерил меня, хотя я и не понимала, зачем он это делает, ведь у меня есть отец, который вернётся, как только закончит свою битву с королём-кальмаром.

Моя сестра родилась в тот самый день, когда я закончила свою сказку.

В семье про меня забыли, хватало хлопот с новым ребёнком.

Я не держу ни на кого зла. Они не виноваты. Может быть, мать даже продолжает любить меня. Но в один не самый прекрасный момент я поняла, что только мешаю им. Тогда я ушла из дома и до сих пор не жалею об этом.

С тех пор мне много чего пришлось пережить. Мне часто бывало страшно, иногда я была уверена, что не доживу до утра. Но всё равно считаю, что поступила правильно…

Ветка замолчала.

Руки её продолжали путешествовать с клавиши на клавишу, звуки взлетали и таяли в воздухе. Часы вздыхали, ворочали маятником, Дионис загадочно улыбался.

– У меня другие воспоминания об отце, – подал голос Мыш.

Ветка закрыла крышку пианино достала с книжной полки альбом с картинами Шишкина и принялась рассеянно листать его.

– Мать ушла от нас, когда мне было два года, – начал Мыш. – Я почти не помню её, но, может, оно и к лучшему. Когда я её вспоминаю, у меня не возникает ни боли, ни радости. Просто пустое место. Хотя это, наверное, немного страшно звучит, «пустое место», если речь идёт о матери.

Отец был офицером МЧС. Он не женился снова, хотя какие-то увлечения у него иногда появлялись.

Так вот о самом ярком впечатлении…

Мне года три. Я карабкаюсь на горку, волочу за собой санки. Вокруг темнота, я на вершине один. Горка довольно высокая, метров… Не знаю. С двухэтажный дом, наверное. Хотя тут трудно судить. С возрастом расстояния и размеры вообще сильно меняются. Я смотрю вниз, там меня ждёт отец. Большой, в своей пятнистой эмчеэсовской куртке, которая делает его ещё больше. Он еле заметен в темноте, машет рукой. Я очень боюсь предстоящего спуска, но храбрюсь, тоже машу рукой и даже пытаюсь улыбаться.

Завязываю потуже шапку, чтобы оттянуть начало поездки.

– Давай! Лети! – кричит отец.

– Ему легко, – думаю. – Он такой большой и сильный, спасает людей. Ему ничего не стоит войти в огонь и выйти, даже не опалив усов.

Я смотрю под ноги, там чернота, лишь изредка мерцают на снежинках отблески далёких фонарей. И картина эта похожа на небо надо мной, такое же беспросветное с редкими искрами звёзд. Я словно готовлюсь нырнуть в открытый космос, мне страшно. Но меня ждёт отец. Я сажусь в санки и, замирая от страха, толкаюсь руками в варежках, уже успевших промокнуть от игры в снежки по дороге сюда. Я приближаюсь к краю. В груди у меня холодно и пусто, как в том же космосе.

– Поехали! – кричу я, как Гагарин, и санки устремляются вниз.

Внутри всё обрывается, меня охватывает восторг гибнущего человека. Я еду и кричу, то ли от восторга, то ли от страха.

Фигура отца ближе, ближе. Он раскинул руки и ловит меня. На его шапке и воротнике искрятся звёзды. Он выдёргивает меня из саней, прижимает к себе и кружит. Я продолжаю верещать, но теперь уже от радости, что поборол страх. Отец сжимает сильно, но очень ласково и аккуратно. Я утопаю в его силе и нежности, захлёбываюсь ими.

Потом снова взбегаю на горку. Мне жарко. Голова под шапкой вспотела и чешется, но мне не до неё, я хочу снова в ту чёрную, стремительную, наполненную звёздами пропасть, на дне которой ждёт отец.

И всё повторяется снова и снова. Страх, разбег, скорость, восторг, полёт в небо на руках отца, и кружение, кружение, кружение…

Это не может надоесть, я бегаю вверх как заведённый.

Мороз крепчает, звёзды светят всё ярче и ярче, словно свет их усиливается морозом. Отец обнимает меня всё крепче, усы его колются, образовавшиеся на них капельки льда холодят мои разгорячённые щёки, и кажется, что так будет всегда, этот ветер, скорость, отцовская сила, чувство безопасности и огромное счастье…

Отец погиб на юге. Боевики захватили школу, его подняли ночью по тревоге и отправили туда. Он выносил детей из-под обстрела, прикрывал их собой.

Пуля прошла через незащищённую бронежилетом шею навылет. Ребёнок, которого он нёс, выжил, отец – нет.

Меня собирались отдать в детдом. Я был против. Я считал, что вполне смогу прожить один, без чьей-либо помощи. Ходить в школу, готовить себе еду, оплачивать квартиру. За отца мне была положена пенсия. И её вполне хватило бы на нормальную жизнь, но меня, конечно же, никто не слушал. Мать была неизвестно где, ни её, ни отцовых родственников найти не смогли. Когда я понял, что детдом неминуем, я просто сбежал.