Театральная сказка

Я не хотел, чтобы обо мне заботился кто-то, кроме отца, видел в этом предательство. Если не он, то больше никто. В конце концов, он воспитал меня самостоятельным человеком, который способен сам решать свои проблемы. Он научил меня готовить. Я могу сварить суп, налепить пельменей, пожарить рыбу и даже сделать пиццу. Я знаю, как платить за квартиру, свет и газ. Когда у нас сломался домофон, я сам договорился о его ремонте. Я умею покупать одежду и еду. Отец научил меня всему, и мне не был нужен никто, кроме него…

В словах Мыша слышалось столько гордости и оскорблённого достоинства…

– Я хотел жить один, раз уж не могу жить с отцом. Но меня никто не стал слушать. И я сбежал.

За занавесом наступила тишина.

– Ветка, ты здесь? – уже другим, охрипшим от усталости голосом, спросил Мыш.

– Да, – мягко произнесла та.

– Я, наверное, посплю.

– Может, ты хочешь чего-нибудь? Чаю с малиной, а?

– Нет, спасибо.

– Тогда спи. И давай уже выздоравливай. Сколько можно? Третий день болеешь…

Ветка закрыла альбом с репродукциями картин Шишкина и поставила его на полку.

Хотелось сесть за пианино, поиграть, быть может, спеть что-нибудь, но она боялась разбудить Мыша.

За сценой. Стелла

И опять вокруг них лежала степь, которая, казалось, сколько ни иди, никогда не кончится. Снова вверху парил в восходящих потоках белый ворон. Горячий степной воздух, созданный из запахов пыльной травы, сухой земли, стрёкота кузнечиков, взмахов крыл божьих коровок и бабочек, пыльцы, пылинок, песен невидимых в солнечной дали жаворонков, качал ворона, перебирал перья, поднимал вверх, к солнцу. Клюв птицы был открыт из-за жары, глаза – чёрные блестящие капли, смотрели внимательно и безумно.

Ровный, как натянутая нить, горизонт… Тишина, покой, и лишь волны гуляют через травяное море.

И вдруг вдали, у самого края неба, занозой светлая чёрточка, штрих…

– Что это? – щурясь, спросила Ветка.

– Не знаю, но наш ворон, похоже, летит именно туда.

Дети вышли к вымощенной светлым пористым камнем площадке, посередине которой стояла высокая, уходящая в самое небо, к висящим там облакам и жаворонкам, сделанная всё из того же светлого камня, колонна. У подножия её лежали осколки рухнувшего с высоты и разлетевшегося на тысячу частей каменного изваяния. Человека ли, животного, человеко-животного, или, может быть, битвы человека и зверя, понять было невозможно. Дети видели осколки, похожие на части человеческого тела, остатки звериных лап, находили клыки и пальцы, обломки лица.

Мыш поднял несколько осколков, вгляделся. С одного на него смотрел с болью и тоской человеческий глаз, другой нёс на себе изгиб мускулов. Чьих? Не понять.

Всё выглядело даже не старым, а древним. Такими видятся Ника Самофракийская и Дельфийский оракул в учебнике истории. Меж камней, выстилавших землю, не пробился ни один росток, лишь сухие травинки и лепестки цветов лежали тут и там, и ветер играл с ними, словно кот с клочками бумаги.

От камней поднимались волны жара, и воздух вокруг детей дрожал, будто подёрнутая рябью вода.

Подошли к основанию колонны. Камень цвета сливочного масла оказался пористым, словно пемза или губка. В кавернах[4] прятались насекомые, набилась труха и пыль. Края блоков и соединявший их раствор раскрошились, словно специально создав полости, за которые можно было цепляться.

Мыш огляделся и, увидев, что Ветка ушла на другую сторону колонны, стал поспешно, с бешено колотящимся о рёбра сердцем карабкаться наверх.

Он двигался довольно быстро. Рядом то и дело с круканием пролетал ворон, и в криках его мальчику слышалось одобрение.

Мыш очень боялся, что Ветка увидит его снизу и начнёт просить, чтобы он возвращался, но, поглядывая вниз, не обнаруживал её. Видимо, девочка так и оставалась с другой стороны колонны, и Мыша это радовало.

По лбу и спине его катились капли пота, одежда вымокла и липла к коже.

Смотреть вниз становилось всё страшнее и страшнее. Скоро он забрался на высоту девятиэтажного дома. Потом выше двенадцатиэтажного. Потом высота стала и вовсе невообразимой. Мыш уже начал клясть себя за безумную затею, как вдруг каменная кладка кончилась, и мальчик оказался на ровной и абсолютно пустой площадке на самой вершине.

Здесь не было ничего. Ни сухих травинок, ни крыльев погибших насекомых, лишь неровный камень и пустота вокруг.

Мыш встал посередине площадки и на секунду растерялся перед объёмом воздуха и неба. Пока он лез, взгляд его всё время упирался в камень, скрывавший от него пространство, а теперь мир вдруг распахнулся, став до невозможности огромным.

Он сел и, обхватив себя за колени, огляделся. Кругом была степь. Плоская, без конца и края, без берегов и границ.

«Как прекрасно и страшно…» – подумал Мыш, почувствовав свою малость и беззащитность.

Одиночество и пустота захлестнули его.

«Я такой маленький… Меня почти нет…» – думал он, глядя на волны ветра, бегущие по травяной глади.

«Степь есть. Она огромная. Ветер есть. Такой же огромный, как степь. А я? Я точка, клочок паутины. Меня словно бы и нет…»

Он провёл рукой по искрошившемуся камню, посмотрел на пыль на своей ладони.