В котелке на газовой горелке булькает кипяток. Отец заваривает мне «Доширак» или «Роллтон», которыми в обычной жизни не разрешает питаться, потому что мусорная, вредная пища, но здесь можно. Я умываюсь в реке, смотрю, как плавают у мелкого песчаного дна мальки, возвращаюсь к палатке, ем лапшу пополам с тушёнкой, безумно вкусно. Утреннее солнце жжёт кожу, словно у меня по сотне маленьких когтистых птиц на каждом плече. Мою посуду в реке, мальки склёвывают остатки лапши. Вода холодная, бодрит, солнце бьётся на мелкой волне, всё обещает прекрасный день. Стою над рекой, гляжу на отражения облаков, прозрачный утренний месяц. Кажется, что наступило бесконечное счастье и дальше будут только облака, солнце, месяц, река и отец. И даже гадюки, которых иногда случалось видеть в траве, не могли потревожить моего счастья, оно было вечным, как земля и небо.
Отец сворачивал палатку, «пенки», спальники, я укладывал их в лодку, мы отплывали, и река снова несла нас на своих руках.
Мне нравилось вставать в лодке во весь рост и, балансируя, смотреть вперёд. Нравилось представлять себя капитаном судна, которым я управляю силой своей мысли. Одним движением воли я «заставлял» байдарку поворачивать, отводил её от берега, огибал поваленные деревья. Когда надоедало, падал за борт, в воду, нырял, доставал до дна, приносил отцу найденные там ракушки. Он нырял вместе со мной, мы вместе исследовали речные глубины, а потом догоняли уплывшую лодку и забирались обратно на борт.
Приставали к берегу, готовили обед, ловили бабочек, ходили на руках, боролись, общались со случайными людьми, остановившимися поблизости. Они угощали нас шашлыком, жареными сосисками, мы отдаривались конфетами, пряниками.
И знаешь, отчего-то все люди тогда были очень большие и добрые. И если у них бывали собаки, то и они тоже были большие и добрые. Я играл с ними, кидал тарелки-фрисби, тискал. Я вообще собачник, со щенками готов бесконечно возиться. Ещё мы стреляли по мишеням из луков, ружей, арбалетов. Я не попадал почти никогда, отец – почти всегда. Пели песни под гитару – «Кино», «ЧайФ», «Сплин», «ГО», «Чёрного Лукича»…
Мальчик умолк.
– Ветка, останови меня, иначе я расплачусь…
За сценой. Тень птицы
– В прошлый раз ты очень глубоко уколол, – сказал Мыш, протягивая палец. – Кровь долго шла.
Гном сосредоточенно ткнул его шипом дикой розы и, глядя на точку, которая стала быстро набухать красным, сказал:
– Мужчине, а тем более актёру, не пристало жаловаться на такие мелочи.
– Скажи, это правда, что нас ничто не сможет убить во время этих наших… путешествий? – спросил Мыш, провожая взглядом упавшую в траву каплю.
Гном занялся Веткой. Та пискнула.
– Гном, признайся, ты скрытый садист? – недовольно проворчала она. – Больно же.
– И эта туда же. Что ж вы такие неженки-то?
Гном выпустил руку девочки.
– Теперь насчёт «убить», – произнёс он с расстановкой. – Я, наверное, был не прав, что не рассказал вам сразу. Честно говоря, боялся…
– Чего? – спросил Мыш, глядя, как Гном теребит бороду.
– Боялся, что, если скажу, вы откажетесь идти за сцену.
Гном продолжал мучить растительность на лице. Когда он нервничал, то становился похожим на Альберта, пусть тот и был ниже ростом и в два раза шире.
– Да говори уже! – не выдержала Ветка.
– Вы же знаете, что Дионис – бог театра, вина и…
– Безумия, – закончил за него Мыш.
– Верно. И у его безумия есть конкретное воплощение. Видели леопардов?
– Конечно.
– Вот. Они-то и есть его безумие. Пока они под надзором Диониса, их можно не опасаться. Но когда они отправляются самостоятельно рыскать по Засценью… Тут всякое может случиться. Особенно если вы чем-то досадили им. Вы же ещё не успели поссориться с этими милыми котятками?
– Нет вроде, – переглянулись дети.
– Вот и молодцы, вот и прекрасно. Так и продолжайте.
Гном был искренне рад их ответу. У него даже морщины на лбу разгладились.
– Звери опасны, только когда действуют сами по себе: они могут однажды взять ваш след, выследить и…
– Убить? – закончил за него Мыш.
– Не обязательно убить. Могут только покалечить…
Он выразительно посмотрел на детей.
– Вы же слышали об актёрах, сошедших с ума, спившихся, покончивших с собой? Всё это последствия встреч с леопардами. И поэтому, ради всего святого, осторожность и ещё раз осторожность!
На лице его появилось просительное выражение.
– Ясно.
– Понятно.
– Гном, раз уж у нас сегодня такой вечер откровений… – немного смущённо начал Мыш. – Может, ты знаешь, что происходит с Альбертом?
– А что с ним происходит?
– Погоди, дай я расскажу, – вклинилась Ветка. – Понимаешь, раньше он был так расположен к нам. Ну, просто родной отец и родная мать в одном лице. А теперь замкнулся, разговаривает подчёркнуто вежливо, не орёт, как раньше, не обнимает. Как будто мы обидели его или подставили как-то…
– Так. А когда это началось?
– Ну, примерно… Я точно не скажу.
– С тех пор, как вы стали ходить за сцену, верно?
– Да. А ты откуда знаешь?
Гном глубоко вздохнул.
– Он завидует вам, дети. Самой лютой и чёрной завистью. И ничего не может с этим поделать. И рад бы, да не может.
– Откуда ты знаешь?