Театральные подмостки (СИ)

Меня охватило какое-то необъяснимое волнение, и я уж было потянулся за первой приглянувшейся книжкой, как из-за стеллажа вышел человек, необычайно кроткого и пришибленного вида. В нём я узнал юродивого Дионисия, который уже года три как приказал долго жить.

Вообще-то, настоящее имя его Денис Кротов, но так его, на моей памяти, никто не звал. Выйдя из психбольницы, он попросил называть себя Дионисий. Никто и не возражал... Это имя к нему и прилипло, как пиявистая кличка.

У Кротова довольно необычная и трагическая судьба, да и сам по себе был он человек странный и загадочный. О таких говорят -- не от мира сего. А ещё можно сказать, что он юродивый, блаженный. Поэтому расскажу о нём подробнее.

Спятил Дионисий, как ни прискорбно, от несчастной любви. Его тонкая, поэтическая натура и так была плохо приспособлена к жизненным реалиям и жестокости этого мира, а тут ещё такой удар... Та, в которую был влюблён, вежливо отказала ему -- и буквально через неделю вышла замуж за другого. Об этом Дионисий узнал из социальных сетей, наткнувшись на её свадебные фотографии. Боже мой! Перед его взором предстали на редкость превосходные и увлекательные снимки!.. Невеста в прекрасном белоснежном платье, вся такая светящаяся от счастья... Золотистые локоны ниспадали на открытые плечи и на длинные, как у Мальвины, приклеенные ресницы... Этими ресницами она хлопала, как грач перьями, отчего чёлка постоянно подпрыгивала, доставая чуть ли не до потолка, билась о люстры. И жених под стать... Что греха таить, прекрасная пара! Вот они прильнули друг к другу... Вот танцуют... А вот он её, нежно обвивающую его шею, на руках заносит в какие-то двери, украшенные цветами и надувными шариками, и на фотографии проглядывает уголок постели...

Кстати, лет двенадцать назад эта милая и симпатичная девушка работала костюмером в нашем театре. Я её немного застал. Потом она ушла в декретный отпуск и в театр больше не вернулась. Видимо, чувствовала какую-то вину перед Денисом.

Так вот, свадьба его возлюбленной так потрясла Дениса, что он на целый месяц ухнул в запой, уединившись в съёмной квартире, и вдохновенно писал поэму в прозе "Песнь о несчастной любви".

Вот кусочек из этого творения. "...И в тот ужасный день его с утра тревога охватила и странное неясное томленье. Разгадка вскоре объявилась, и оторопь взяла при виде тех изображений... Обида жгла, но локоть укусить не удалось.

О Боже! Что же он увидел? Невеста в белоснежном платье... или не в платье? В белой козьей шубе! И острые ресницы, словно крылья, и странные глаза, клокочущие счастьем...

И он дрожал, не в силах отогреться, и всё мечтал о тёплой козьей шубе, о шерстяных носках из козьей шерсти, о валенках и шапке из козы, и всё напрасно ждал, когда уймётся дрожь в коленях, и дрожь души, и тот сердечный трепет, который не проходит без следа. А рядом с ним любовь всё дребезжала, но тихо так, всё больше робко, виновато, и всхлипывала вдруг, держа в руках огромный бутерброд с копчёной колбасою. А он совсем не ел, хотя украдкой и кидал свой взор голодный.

Любовь доела и спокойно удалилась. Он думал навсегда (наивный!), и облегчённый вздох извергла его грудь, измученная страшными терзаньями. Но оказалось -- тщётно, вернулась она вскоре, ступая мягко, словно львица на охоте, держа в руках буханку хлеба, и колбасу, и сала пластушину, и майонеза банку, две бутылки водки, и что-то там ещё в блестящих и цветастых укупорках. А в сумочке заветный пузырёк с сильнейшим ядом, на случай, если он не сможет удавиться самосильно.

Дотошная любовь к нему тихонечко подсела и, обнимая ласково глазами, взялась вдруг терпеливо объяснять, как надо было сделать здесь и здесь, и там, на той злосчастной встрече, какие надо было применить слова и обороты. И он, страшась картин, которые ему любовь нарисовала, держался из последних сил, крепился и цеплялся, что есть мочи, и всё же слёзы, брызнув, как литая дробь, летели из его опухших глаз. И ничего не смог с собой он сделать, лишь только воровато озирался и вспоминал отчаянно и глухо, тот первый раз, когда любовь в тот первый миг задребезжала, лишь только встретились глаза. Он вспомнил, как тогда в надежде, что она со временем благополучно рассосётся, принял спасительную дозу алкоголя и ухнул в сон, забыв про всё на свете. Но цапкая любовь нисколь не рассосалась, а всё большала и большала, и пухла на глазах, пока не выросла совсем уж неприлично.

Обезумев от ужаса и горя, бежал он голову сломя, пути не зная и дорог не разбирая, но, как ни странно, и любовь не отставала. И слышал он её тяжёлую отдышку, и хрип, и сиплое натужное мычанье, и всё боялся, что она его настигнет и затопчет. И впрямь однажды чуть не затоптала, но он в последний миг каким-то чудом увернулся, хотя, конечно, страху претерпел изрядно. В тот раз она его решила поберечь... И в тайной изощрённости жестокой оставила его в покое, чтоб он остался жить с тупой тоской в глазах, и с болью в сердце, и с бренною усталостью в душе".