Театральные подмостки (СИ)

-- Жалко людей, очень жалко, -- со слезами повторял он всякий раз. -- В жизни всё очень плохо, гнусно и несправедливо. Те, кто страдают всю жизнь, и умирают мучительно. Я знаю, мне не долго осталось... Скажите: почему гении так рано уходят? Почему отмеряно так мало? Жалко, до боли обидно, когда внезапно и трагически на самом взлёте обрывается жизнь талантливых людей. Они ещё так много могли сделать. Думаешь: ёлки-палки (заменено цензурой), ну почему нельзя было приставить хоть какого-нибудь малюсенького ангела-хранителя? Хоть с гулькин нос? Зачем нужно было заражать Антона Павловича Чехова этой треклятой чахоткой? Ну, ёлки-моталки (заменено цензурой), неужели нельзя было найти нормальных баб для Маяковского и Есенина? Поэту обязательно нужна муза... Но настоящая, любимая, не бутафорская. Сердце поэта чутко ко всякой фальши. И Маяковскому с Есениным надо было помочь, обязательно надо было! И тогда непременно, окрылённые настоящей любовью, они бы отбросили все те глупости, которыми была наполнена их жизнь. Радовали бы нас новыми великими стихами и поэмами. И Чёрный человек не преследовал бы Есенина. Да, тот самый с блевотными глазами, который впоследствии переключился на Маяковского и вложил-таки ему револьвер в руку. А как жалко Пушкина и Лермонтова! Две смерти как под копирку. Не верю я, что человеческая рука может подняться на таких великих людей. Уверен, тут не только ангела-хранителя с гулькин нос не нашлось, но и самого дьявола прозевали. Он, кто же ещё, крепко подпирал своими цепкими когтями и руку Дантеса, и руку Мартынова, и руку Онегина... Он же и тщательно выцеливал, целил в пламенные сердца гениев. А как таинственны и непонятны смерти Гоголя и Шукшина! Кто за них ответит? А с Высоцким что сделали?

О справедливости он мог говорить бесконечно, благо всю жизнь интересовался судьбами или великих людей, или, наоборот, падших и обездоленных. Припоминая многочисленные промашки провидения, он в какой-то момент начинал грозить кулаком в небесы, ругался на чём свет стоит и размазывал сопли по лицу. Хотя при всём этом был глубоко верующим человеком, регулярно ходил в церковь, любил и чувствовал Бога всем сердцем.

Как это часто бывает, его смерть обросла легендами и слухами. Умер он в полном одиночестве, но отчего -- этого никто не знает. Ему не было и сорока пяти.

За полгода до кончины Дионисий уволился из театра -- и пропал. Всем сказал, что уезжает, позвали, мол, в какой-то Питерский театр. Это уже потом, после смерти, решили, что он заболел какой-то неизлечимой болезнью, никому не сказал и лечиться не стал.

И всё же, мне кажется, Дионисий вовсе не был сумасшедшим, а просто откровенно валял дурака в лучших традициях юродства на Руси. Он с юмором относился и к себе, и ко всем окружающим. Это даже по поэме видно. Ну да, посмеялся, а все сразу у виска крутить стали. Психушку вызвали. А там уж любого здорового человека доведут до нужного результата...

Явление 15

Геенна огненная

Когда я увидел Дионисия, меня сразу волнение охватило -- прямо мурашки по коже. А Дионисий, наоборот, казалось, нисколько не удивился. Его аляповатое лицо размягчилось, растеклось в доброжелательную улыбку.

-- Ах, вот вы где! -- с радостью сказал он, словно искал меня по всей библиотеке. -- Рад встречи.

-- И я рад...

-- Позвольте представиться: Дионисий Разумовский, писатель и по совместительству архивариус.

Я нисколько не удивился столь подчёркнутой вежливости: ещё при жизни Дионисий всегда и ко всем обращался на "вы". А вот что писатель, к тому же и архивариус -- меня это немножко обескуражило.

-- Да мы вроде как знакомы, -- прошелестел я. -- Вы меня не помните?

-- Как же не помнить -- Иван Михайлович Бешанин.

-- А почему -- Разумовский? У вас, помнится, была другая фамилия? Кротов, по-моему...

-- Разумовский -- это моя настоящая фамилия, а Кротов -- всего лишь временный псевдоним... на период жизни...

Я вспомнил, что Дионисий любил говорить загадками. А если начинаешь что-то выяснять, запутает ещё больше. Я чуть замешкался и спросил с глупой улыбкой:

-- Писатель? Интересно... Это всё вы написали?.. -- и махнул рукой на стеллажи с книгами.

Дионисий снисходительно улыбнулся и уже в следующую секунду стал серьёзный, как мудрец, исполненный неким мессианством.

-- Ну что вы, тут собраны самые лучшие творения человечества. Хотите почитать?

-- Да, обязательно... А пьесы есть? Я же актёр всё-таки...

При слове "актёр" Дионисий снисходительно улыбнулся, и мне показалось, что он про меня сегодняшнего что-то знает. Сразу как-то расхотелось говорить о себе, и я свильнул в сторону.

-- Я вот на этих полках посмотрел... Авторы какие-то незнакомые. Я, конечно, не всех знаю, но что-то по корешкам не вижу великих писателей.

-- На этом стеллаже вряд ли вы найдёте знакомых вам авторов. Понимаю ваше удивление. Здесь много гениальных писателей, которых вы точно не знаете. Просто писательская судьба очень сложна... Вот смотрите, -- он взял с полки книгу. -- Резак Сергей Сергеевич, величайший писатель. Не слышали?

-- Нет.