Дионисий замолчал, задумчиво глядя в сторону. Я тоже молчал, представляя Торквемаду уже на костре. И думал, что это очень даже справедливо. Справедливее, чем, когда всех кидают в одну лаву, в одну геенну огненную или в какой-нибудь пресловутый адский котёл. При таком положении, каждый получает то, что сотворил своими руками. И убийцы, которые изобретают новые изощрённые способы умерщвления, даже не догадываются, что сами себе страшную участь готовят, для себя стараются. Да, неплохо было бы наяву посмотреть на Торквемаду, пылающего на своём собственном костре, или вот, например, увидеть Гитлера, истощенного до скелета, умирающего в застенках своего концлагеря. Сказал об этом писателю, но всё оказалось не так просто.
Он снисходительно улыбнулся и сказал:
-- Это вам надо своих актёров просить. Пускай гримируются под Гитлера или под того же Торквемаду и разыгрывают, какой вам нужен спектакль... А самих этих... субъектов вы не увидите: они всем своим сознанием в прошлом. В чужом прошлом. Поэтому свои обличья они, можно сказать, утратили.
Я сразу подумал: "Вот интересно всё-таки: люди верят в разных там духов, вызывают на спиритических сеансах какого-нибудь злодея с того света, ставят памятники и идолы разным сомнительным личностям и даже молятся им, -- и кто их, спрашивается, слышит? Впустую тратятся. А на спиритических сеансах, наверно, такие же актёры, как я, придуряются, изображая всяческую тустороннюю нечисть, привидения или души усопших. Хотя для этого и актёром быть не надо".
-- Знаете, я изучал сознания многих злодеев, -- продолжал Дионисий. -- Если хотите, я вам дам свою книгу. Правда, она не о конкретных личностях, скорее -- в общих чертах... Так сказать, в подготовительных целях... -- и писатель, не дожидаясь ответа, подошел к одной из полок и вытянул довольно приличный фолиант.
Я принял книгу в руки и чуть не надорвался.
-- Вы не беспокойтесь, книжка очень даже легко читается. Поверьте, вас ждёт увлекательное чтение.
-- Не сомневаюсь... Здесь и о Торквемаде есть?
-- Нет, о Торквемаде я готовлю отдельный том...
"Забавно, -- подумал я, -- и на этом свете та же катавасия. Нужно быть злодеем и погубить тысячи, а лучше миллионы жизней, дабы оставить след в истории и заинтересовать писателей".
-- И что же сейчас происходит с сознанием Великого инквизитора?
-- Хотите знать, мучается ли он совестью?
-- Да.
-- Не всё так просто... -- уклончиво сказал писатель. -- Знаете, совершенно невозможно добиться искреннего раскаяния, причиняя человеку только боль. Человек начинает думать, что сполна расплатился за свои злодеяния. Или вовсе забывает о них, считая себя мучеником. У меня, кстати, об этом в книге очень подробно написано. А что касается Торквемады... Дело в том, что после своей смерти сначала он жил чужие жизни фрагментами. Пережил все смерти и все пытки, виной которых он был. Но это оказалось бесполезным. Любой человек вроде как раскаивается в муках, хотя бы потому, что хочет избежать страданий. А настоящее покаяние наступает, когда человек начинает сопереживать. Есть ещё одна интересная деталь, которую я заметил. Тот же Торквемада сразу понял, что муки человека, которые ему приходиться на себе испытывать, -- это запись жизни. А значит, для того несчастного человека эти муки уже в прошлом. К тому же и при своей жизни Торквемада прекрасно понимал, что человек мучается, и даже наслаждался этим. Словом, когда Торквемада начинал испытывать адские муки, он жалел только себя.
-- А ведь так оно и есть. Честно сказать, никогда не верил в покаяние. Все эти извини, прости... -- напустив на себя умный вид, говорил я. -- У человека начинаются проблемы -- он сразу кается, а верни всё назад -- он опять по-свински себя ведёт. Покаяние -- это временное просветление рассудка. Всего лишь, к сожалению.
Писатель посмотрел на меня внимательно, но спорить не стал, лишь тихо обронил:
-- Может, вы и правы.
-- А ещё придумали какие-то душевные страдания. Нет, конечно, угрызения совести есть, но...
-- А вот здесь вы заблуждаетесь. Муки живого человека, горящего на костре, -- это, несомненно, страшно. А знаете ли вы, что чувствует палач, когда проживает жизнь своей жертвы от рождения до ужасной казни? Проживает всю жизнь в мельчайших подробностях?
-- А это возможно?
-- В этом-то и весь ад! Это очень страшные душевные и физические страдания. Больше, наверное, -- душевные. Вам уже приходилось испытывать муки, погружаясь в прошлое?
-- Да, совсем недавно я испытал мучительную физическую боль одного человека. Я вам о нём только что говорил. -- Я вспомнил, как мучился вместе с Власовым, и холодок пробежал по моей спине.
-- Заметьте, ваше сознание никуда не делось. Вы же мыслили в это время?
-- Да, я слышал мысли этого человека и сам думал, но как-то странно...