-- А не сошла бы с ума -- ещё хуже было бы, -- с умным видом рассудил Котозвонов. -- Для души это спасительная терапия. Теперь в мечтах плавает и этим сама себя лечит. Это я тебе, Ваня, говорю, как знаток человеческих мёртвых душ...
-- Да уж, твоя душа, Иван, в мечтах много себе всяких жизней придумала. Актёрская душа, что и говорить, с фантазией проблем нет... Везде ты главный герой, а как же, твоя же душа. Но есть у неё любимая судьба... Придумала так придумала... Да... Ты кусочек этой жизни уже видел.
-- Когда?
-- На именинах -- когда... Как тебе твой тесть Дмитрий Фёдорович? А любимая жена Ксения?
-- А вы откуда знаете? -- удивился я.
-- Известно... Твоя душа не только для себя старалась. Миллионы уже посмотрели... Такая у вас с Ксенией история любви неземная... мы тут все слезами облились. Мой любимый сериал...
-- И мой, -- добавил Котозвонов.
"Значит, никаких параллельных реальностей нет, -- подумал я. -- Это моя душа начудила, сама придумала и сама за всех сыграла". Даже не знаю, легче мне стало от этого откровения или -- наоборот. Мозги только ещё больше набекрень свалились.
-- Сериал, значит... А мне-то можно его посмотреть?
-- Вот тебе как раз и нельзя. Тебе свою историю любви сотворить нужно. А то будешь, как под копирку... А нам интересно что-нибудь новенькое, душераздирающее...
-- Что нельзя, то нельзя... -- поддакнул Котозвонов. -- Хотя разве что пускай Ваня посмотрит, каким он мог стать, если бы его талант в полной мере раскрылся.
-- Да, там из тебя замечательный актёр вышел, -- крякнул Ломарёв. -- Гением объявлять пока рано, но зрители по-настоящему любят и в старости, а уж после смерти обязательно великим назовут. Что и говорить, оправдал надежды отца с матерью, оправдал...
-- В какой старости? Что, душа моя до старости так будет?..
-- А это от тебя зависит. Может, и вообще не выздоровеет. Так и будет вечно в призрачных мечтах плавать и сериалы снимать. Так что старайся, старайся, чтобы душа простила. А её только любовью приманить можно. Тогда она к тебе вернётся.
-- Сейчас зрители разойдутся, -- услужливо сказал Котозвонов, -- и смотри себе спокойно спектакль, любуйся на свой идеал, сколько твоей душеньке угодно...
-- Опять спектакль? Я думал, жизненное что-то.
Котозвонов усмехнулся.
-- Не боись, и жизненное будет, и безжизненное...
Ломарёв стал объяснять мне тонкости и возможности актёрской рубашки. Мол, нет ничего восхитительней, чем когда сама душа себе судьбу придумывает. Тут уж любовь во всей красе раскрывается, без сучка и задоринки. Ну а когда зал полностью опустел, он ткнул толстым указательным пальцем и сказал:
-- Вон видишь двенадцатое место в пятом ряду, туда и садись. И увидишь свою прекрасную жизнь во всей красе.
-- А мы тебя пока на сцене подождём, -- добавил Котозвонов. -- Или в другом месте... Мы теперь от тебя не откажемся...
Мы спустились с небес на подмостки, и я сел в указанное кресло. Хотел было что-то сказать на прощание, но всё перед моим взором поперхнулось, поплыло, как это было не раз, а когда прояснилось, я понял, что опять смотрю на сцену. Однако в этот раз я остался самим собой и смотрел своими глазами. Правда, я стал невидимый для самого себя, висел в воздухе над зрительным залом, и зрители меня, казалось, тоже не видели.
Явление
20Оказался я на спектакле "Горе от ума". Узнал кое-кого из наших, но увидел и незнакомых актёров. Фамусова играл Алаторцев, а Чацкого -- кто-то неизвестный, хотя лицо его показалось мне знакомым. Как ни странно, я не нашёл на сцене себя.
Помнится, в нашем театре спектакль "Горе от ума" не прижился. Поначалу роль Чацкого прекрасно исполнял Сергей Белозёров, а после его смерти Андрей Семиц вымучивал. Но три года назад он в "Театр им. Маяковского" перебрался. Пробовали вместо него кого-то ставить, но что-то не пошло, и спектакль сняли -- он и так собирал жалкую кассу. И вот теперь я вижу, что спектакль живёт, и как живёт! В зале нет свободного места! А Чацкий просто удивительный! Меня к нему как магнитом притянуло, глаз не оторвать. Вот что значит талант! Движения, голос, манеры, фразы, сказанные с необычайной интонацией. Даже невозможно передать -- всё так необыкновенно, выразительно, неподражаемо. За Чацким и все актёры подтянулись. И уже совсем другой уровень великой пьесы!
Я так думаю: если были мои похороны, на них, наверное, говорили изрядно прекрасных и размашистых слов. Может, и гением называли, чем лысый ёж не шутит. "Непоправимая утрата, искусство понесло страшный урон", -- и прочее такое. Ну, язык без костей. Вот только спроси кого-нибудь из наших, мог ли я сыграть Чацкого, все бы только посмеялись. Оно и верно, роль Чацкого, при всей своей простоте, очень сложна. Как и все положительные и глубокие герои.
Так ярко я, конечно же, никогда бы не сыграл. Мне стало даже немного досадно и завидно... а точнее, больше злился на себя. Жизнь создавала мне все условия, предоставляя нужные рычаги и кнопки, а я бездарно растратил весь свой пыл непонятно на что.