Театральный бинокль

Надежда Петровна слушала монотонно-складный рассказ своего первого мужа о совершенных когда-то геройствах. Она проглотила таблетку седуксена и запила валерьянкой. Но сердце продолжало болеть.

— Почему ж ты молчал? — бесцельно спросила она. — Почему я ничего не знала?

А Касаткин бубнил вызубренный текст, морщась и щурясь от яркого света. Он сидел за шатким столиком, рядом с диктором, ведущим передачу. За этим же столом сидели «красные следопыты» — два робких мальчика и смелая девочка.

— …и что бы вы хотели пожелать молодому поколению? — спросил ведущий.

— Хочу пожелать им следующее: не забывать своих отцов, следовать их заветам и быть достойными защитниками нашей Родины, — пробормотал Касаткин и откашлялся.

И тогда девочка с ямочками на щеках осмелела настолько, что нарушила сценарий:

— Илья Семеныч, а какой случай на войне запомнился вам лучше всего?

Касаткин глянул на нее, растерялся. Ему вдруг стало жарко, он оттянул пальцем ворот сорочки — и молчал. А разве мог он что-нибудь вспомнить?

Молчание затягивалось. Оператор отступил от камеры, поднял руку и постучал по никелированному кружочку часов. «Ах, черт, — подумал ведущий. — Время истекает… а тут еще эта накладка!»

Касаткин скрипнул стулом, посмотрел на ведущего.

— Да-да, мы вас слушаем, Илья Семенович, — ободряюще сказал тот.

— Я вот… — прошептал доктор Касаткин. — Я только сейчас, вот в эту минуту, вспомнил…

И заплакал. Лицо его искривилось, он отвернулся.

— Что случилось, Илья Семеныч? — воскликнул ведущий.

— Извините… ради бога, простите меня… — прошептал плачущий Касаткин. — Я вспомнил. Я только сейчас вспомнил, что давным-давно от меня ушла жена…

Передачу прервали.

На экране появилась заставка — городской пейзаж.

Надежда Петровна сидела неподвижно перед немым экраном. Она ни о чем не думала. Ей просто казалось, что она должна умереть.

Но ей это только казалось.

Море волнуется

Деревенская безлюдная улица, утро, июль. Недальний лес наполовину скрыт туманом. От реки пахнет сырой рыбой.

Мать стучится в соседнюю калитку — хочет взять парного молока. Пятилетняя Ирочка танцует босиком, подымая пыль.

Море волнуется — раз,
Море волнуется — два,
Море волнуется — три,
Морская стихия — замри!.. —

и замирает в изысканной позе, маленькая кривляка.

Пыль улеглась — Ирочка видит, что по улице торопливо шагает очень знакомый человек.

— Папа! — кричит она. — Папочка приехал! Папуля!

— Чего ты раскричалась? — выглядывает из калитки мать.

— Папочка приехал! — и дочь бежит навстречу отцу. — Папочка, папа!

Отец подхватывает ее на руки, поднимает, потом целует в лобик, в обе щечки, потом прижимает к себе, потом опускает свою ненаглядную на землю.

— Где ты был? — строго спрашивает Ирочка. — Почему так долго не приезжал?

— Дела не пускали… Уф-ф, погоди, дай отдышаться, — говорит отец, справляясь с неожиданной одышкой. — А вы — как тут? Хорошо отдыхаете?

— Я буду балериной, — не ответив на вопрос, заявляет Ирочка, и тащит отца за собой. — Пошли скорее, я тебе все потом расскажу.

Он увидел жену издалека — и поэтому не мог разглядеть выражения ее лица в первые секунды узнавания. А когда приблизился — жена казалась совершенно спокойной. Бывшая жена. Месяц, проведенный в деревне, пошел ей на пользу, — она загорела, исчезли мелкие морщинки у глаз, лицо округлилось, губы даже без помады были сочными, свежими.

— Здравствуй, Надя, — сказал он, подходя.

— Привет, — и она протянула руку. Он осторожно пожал.

— Ты что, пешком шел? — спросила она. — Весь в пыли.

— На электричке, а потом пешком, — и он улыбнулся (как прежде).

— Мог на попутной доехать. Здесь много ходит.

— Зачем? Я с удовольствием прогулялся, — и он опять простодушно улыбнулся. — Умыться бы только.

— Пошли в дом, — предложила Надя.

Она жила здесь с дочерью, снимала комнату.

— А где хозяйка? — спросил он.

— В город уехала, на базар… На вот, возьми полотенце.

— И как вы тут? — спросил он, утираясь. — Не скучаете?

— Нет, — усмехнулась Надя. — Отдыхаем.

— Не надоело отдыхать?

Она лениво вздохнула, не ответила. Потом спросила:

— Ты зачем приехал?

— Как — зачем? — удивился он. — Соскучился, вот и приехал. Не виделись почти два месяца…

— Соскучился… Лучше б совсем не приезжал.

— Ну, об этом не будем, — быстро сказал он. — Дело сделано, чего уж теперь… А ребенка видеть я имею право — по закону. Разве нет?

Надя хотела что-то сказать, но тут в комнату вбежала Ирочка.

— Я буду балериной! — громко сказала она.

— Мы это уже слышали, — улыбнулся отец, притягивая девочку к себе. — А какие у вас планы на сегодня?

— Встреча с папулей, — язвительно сказала жена. Бывшая.

— Нет, я серьезно.

— Пойдем в лес! За грибами! — сказала Ирочка. — Мама, ты вчера обещала!

— Возьмете меня с собой? — спросил отец.

Мать пожала плечами.

— Кто тебя не пускает?

Ирочка чуть нахмурилась — ее смутила интонация маминых слов. И папа тоже какой-то странный…

— Обязательно надень сандалии, — строго сказала мать. — Не вздумай идти в лес босиком.

— А корзина у вас есть? — спросил отец.

— Нет, я мешок возьму, — сказала Надя.