Л ю д о в и к. Не следует унывать.
М о л ь е р. Ваше величество, во Франции не было случая, чтобы кто-нибудь ужинал с вами. Я беспокоюсь.
Л ю д о в и к. Франция, господин де Мольер, перед вами в кресле. Она ест цыпленка и не беспокоится.
М о л ь е р. О сир, только вы один в мире можете сказать так.
Л ю д о в и к. Скажите, чем подарит короля в ближайшее время ваше талантливое перо?
М о л ь е р. Государь... то, что может... послужить...
Л ю д о в и к. Остро пишете. Но следует знать, что есть темы, которых надо касаться с осторожностью. А в вашем «Тартюфе» вы были, согласитесь, неосторожны. Духовных лиц надлежит уважать. Я надеюсь, что мой писатель не может быть безбожником?
М о л ь е р
Л ю д о в и к. Твердо веря в то, что в дальнейшем ваше творчество пойдет по правильному пути, я вам разрешаю играть в Пале-Рояле вашу пьесу «Тартюф».
М о л ь е р
Людовик встает. Голос: «Королевский ужин окончен!»
Л ю д о в и к
Мольер схватывает со стола два канделябра и идет впереди. За ним пошел Людовик, и – как будто ветер подул – все перед ними расступается.
М о л ь е р
Наверху загремели трубы.
Разрешен «Тартюф»!
Исчезают все придворные, и на сцене остаются только Шаррон и Брат Верность, оба черны.
Ш а р р о н
Брат Верность подходит к Шаррону.
Брат Верность, вы что же это? Полоумного прислали? Я вам поверил, что он произведет впечатление на государя.
Б р а т В е р н о с т ь. Кто же знал, что он произнесет слово «требует»?
Ш а р р о н. Требует!
Б р а т В е р н о с т ь. Требует!!
Пауза.
Ш а р р о н. Вы нашли женщину?
Б р а т В е р н о с т ь. Да, архиепископ, все готово. Она послала записку и привезет его.
Ш а р р о н. Поедет ли он?
Б р а т В е р н о с т ь. За женщиной? О, будьте уверены!
На верху лестницы показывается О д н о г л а з ы й. Шаррон и Брат Верность исчезают.
О д н о г л а з ы й
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к
О д н о г л а з ы й. Ну, скажем, я. Ты можешь называть меня просто маркиз д'Орсиньи. Что тебе надо?
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Тебе записка.
О д н о г л а з ы й. От кого?
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Кто ж ее знает, я ее в парке встретил, а сама она в маске.
О д н о г л а з ы й
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к
О д н о г л а з ы й. Почему?
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Потому, что записки пишет.
О д н о г л а з ы й. Дурак.
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Чего ж ты лаешься?
О д н о г л а з ы й. Сложена хорошо?
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Ну, это ты сам узнаешь.
О д н о г л а з ы й. Ты прав.
Огни начинают гаснуть, и у дверей, как видения, появляются темные м у ш к е т е р ы. Голос вверху лестницы, протяжно: «Король спит!» Другой голос, в отдалении: «Король спит!» Третий голос в подземелье, таинственно: «Король спит!»
С п р а в е д л и в ы й с а п о ж н и к. Усну и я.
Дворец расплывается в темноте и исчезает... ...и возникает квартира Мольера. День. Клавесин открыт. М у а р р о н, пышно разодетый, очень красивый человек лет двадцати двух, играет нежно. А р м а н д а в кресле слушает, не спуская с него глаз. Муаррон кончил играть.
М у а р р о н. Что вы, маменька, скажете по поводу моей игры?
А р м а н д а. Господин Муаррон, я просила уже вас не называть меня маменькой.
М у а р р о н. Во-первых, сударыня, я не Муаррон, а господин де Муаррон. Вон как! Хе-хе. Хо-хо.
А р м а н д а. Уж не в клавесине ли сидя, вы получили титул?
М у а р р о н. Забудем клавесин. Он покрылся пылью забвения. Это было давно. Ныне же я знаменитый актер, коему рукоплещет Париж. Хе-хе. Хо-хо.
А р м а н д а. И я вам советую не забывать, что этим вы обязаны моему мужу. Он вытащил вас за грязное ухо из клавесина.