Театральный роман (Сборник)

С докладом на диспуте выступил нарком просвещения Анатолий Луначарский. Часть доклада была посвящена пьесе «Дни Турбиных». Луначарский считал, что пьесу ставить можно: ее идеология сомнительна, но для нас неопасна – наш желудок может переварить и острую пищу. «Автор пьесы Булгаков, – говорил нарком, – приятно щекочет обывателя за правую пятку». Или вот Булгаков рыдал над смертью офицера, а Луначарский возражал: «Офицеру должна быть офицерья смерть». Самого автора пьесы Луначарский невзначай охарактеризовал как человека, которому «нравятся сомнительные остроты, которыми обмениваются собутыльники, атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля...»

Докладчику категорически возразил критик Орлинский: показывать зрителям пьесу недопустимо, потому что это «политическая демонстрация, в которой Булгаков перемигивается с остатками белогвардейщины».

Выступил на диспуте и Владимир Маяковский. По его мнению, появление этой пьесы в репертуаре МХАТа было совсем не случайным: «начали с тетей Маней и дядей Ваней и закончили „Белой гвардией“. Он категорически высказался против запрещения пьесы и предложил решить проблему в свойственном ему хулиганском стиле: „Давайте я вам поставлю срыв этой пьесы – меня не выведут. 200 человек будут свистеть, а сорвем, и скандала, и милиции, и протоколов не побоимся... Если на всех составлять протоколы, кто свистит, то введите протоколы и на тех, кто аплодирует“.

5 октября состоялась премьера «Дней Турбиных». Атмосфера в зале царила исключительная, совершенно непохожая на другие премьеры. Люди сидели, словно заколдованные, во время представления случались обмороки, и потому у подъезда театра едва ли не дежурила «Скорая помощь». В этом не было ничего удивительного – со времени окончания гражданской войны минуло чуть больше пяти лет, и у многих зрителей братья, мужья, отцы тоже были офицеры – погибшие, эмигрировавшие, пропавшие без вести, уже сосланные или еще скрывающиеся.

14 октября в «Комсомольской правде» появилось открытое письмо поэта Александра Безыменского. В письме сообщалось, что брат поэта, Бенедикт Безыменский, был убит в киевской тюрьме в 1918-м при владычестве гетмана Скоропадского и... почему-то Алексеев Турбиных. «Я не увидел уважения к памяти моего брата в пьесе, которую вы играете... Я ничего не говорю против автора пьесы Булгакова, который чем был, тем и останется: новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы». Далее автор письма заявлял, что театр «от лица классовой правды Турбиных» дал «пощечину памяти моего брата».

И началось. На недостаток рецензий Булгаков пожаловаться не смог бы при всем желании. Советские критики словно соревновались в языковых нелепостях и демонстрации собственного бескультурья – о воспитанности в данном случае говорить было бы просто нелепо.

«Художественный театр получил от Булгакова не драматургический материал, а огрызки и объедки со стола романиста» (М. Загорский).

«Пьеса как вещь – мелочь» (С. Асилов).

«Дни Турбиных» – домашняя контрреволюция» (А. Черкасский).

«Идеология стопроцентного обывателя» (Э. Бескин).

«И роман, и инсценировка ничтожны по своему содержанию, идеологически чужды современности и явно реакционны» (В. Ашмарин).

«Белый цвет выпирает настолько, что отдельные пятнышки редисочного цвета его не затушевывают» (А. Орлинский).

«Автор одержим собачьей старостью» (В. Блюм).

Тот же Блюм вдохновенно уличал Булгакова в близости к... Чехову: «Но ведь Чехова-то нет в современности, а его драматургия в музее!»

Булгакова обличали даже в рифму (назвать это стихами язык не поворачивается): «Восхищенье до истерики... Шепот кумушек... аншлаг... Снова – душки-офицерики и петлюровский кулак... Много, очень много публики: так рекою и течет! МХАТ, смеясь, считает рублики: „Что поделать-с... хозрасчет!“.

Тем временем «Дни Турбиных» прошли в октябре – 13 раз, а в ноябре и декабре – по 14 раз в месяц. То есть в среднем спектакль показывали каждый второй день. 28 октября состоялась премьера «Зойкиной квартиры» в театре им. Вахтангова. И снова полный аншлаг в зале и поголовный вой в печати. Такова уж была советская критика – она не шла на поводу у публики и ее мнения, потому должна была ее, глупую, воспитывать и образовывать.

На следующий театральный сезон «Дни Турбиных» были сначала сняты из репертуара МХАТа Главреперткомом, а затем все-таки разрешены. Станиславский лично благодарил за это в письме Клима Ворошилова, одного из приближенных Сталина.

Булгаков уже работал над следующей пьесой, которая называлась «Бег». Многое в будущей пьесе стало для Булгакова понятнее после изучения книги генерал-лейтенанта Слащова, человека, послужившего прототипом одного из центральных персонажей пьесы Хлудова. Книга называлась «Крым в 1920 г.» (1924).