Тебе, моя единственная любовь

Тот быстро пришёл в себя, и его лицо снова смягчилось.

— Вот поэтому, — сказал он, — вас и нельзя оставлять без присмотра.

Такая, наконец, не выдержал и завел перебранку, выплёскивая накопившееся раздражение. Наоэ, не переставая улыбаться, выслушивал его выпады. Так они и направились к машине, под аккомпанемент прибрежных волн. А потом со стороны набережной донесся звук запускаемого двигателя.

Глава 2 ЛЕГЕНДА О САЮРИ

Они остановились в Тояме, в одном из городских отелей. Следующие два дня Наоэ хотел посвятить разведке в Эттю — нужно было выяснить, что затевают местные духи-генералы. Ода и монахи Иккосю[13] переглядывались нынче друг с другом в Хокурику[14] — мелкие стычки случались то тут, то там, но до сих пор ни одна из сторон не переходила к активным действиям.

Услышав о подобных планах, Такая поначалу полез в бутылку — не очень-то ему и хотелось с этим возиться — но, в конце концов, согласился в обмен на обещание Наоэ трижды сводить его в рыбный ресторан. Кагэтора тоже всегда любил сасими — отметил про себя Наоэ ещё одно удивительное, но понятное совпадение…

Его немного беспокоила величина суммы, в которую выливались дорожные расходы, но он решил отнестись к этому, как к финансовой поддержке сюзерена, и даже заранее заказал столики… Почему-то чувствуя себя при этом очень счастливым.

Закончив все дела и поднявшись в комнату, Наоэ обнаружил, что Такая уже спит, свернувшись калачиком на кровати. Он заснул с включенным телевизором — должно быть, смотрел спортивные новости, а перед этим принимал душ. Новости давно закончились, и теперь шла совсем другая передача… На прикроватном столике стояла открытая банка пива.

«Опять», — вздохнул Наоэ и повернулся к Такае с недовольным видом:

— Такая-сан… Хотите спать — спите, пожалуйста, только укройтесь одеялом. А то простудитесь… Такая-сан!

— …ммм… — сонно промычал тот, немного повертелся, но не проснулся.

После душа ему, наверное было жарко, и он даже не надел халат — спал с одним накинутым на плечи полотенцем. В таком виде его точно продует на сквозняке…

— Ну же, Такая-сан.

Но тот уже погрузился в глубокий сон. «Ладно, тогда придется так», — пробормотал Наоэ себе под нос и приподнял его за плечи, собираясь встряхнуть.

— Такая-сан… — сердце ухнуло. Слегка запрокинутая голова… Приподнятый подбородок, характерный изгиб шеи… Все это вдруг живо напомнило Наоэ совсем другую ситуацию. Он занервничал — без всяких видимых причин — и начал трясти Такаю что было силы:

— Такая-сан… Проснитесь! Такая-сан!..

— …ммм… — разлепив глаза, Такая поднял на него сонный взгляд. — Уже вернулся?..

— Если ложитесь спать — надевайте халат и залезайте под одеяло. Простудитесь же.

— Кто там выиграл — Драконы или Хиросимские Карпы[15]?..

— Откуда мне знать?

— А… — невнятно пробормотал Такая и, кое-как натянув на себя одеяло, тут же снова провалился в сон.

Наоэ опустился на край соседней кровати, полностью обессиленный. Заметив, что телевизор всё ещё назойливо шумит, нажал выключатель на боковой панели. В комнате воцарилась тишина, только слышно было, как за окном гудят машины.

Надо было брать два одноместных номера — укорил себя Наоэ и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы.

«Слишком уж он беззащитен».

Переложив, таким образом, вину на чужие плечи, Наоэ потянулся за пивом, стоявшим на тумбочке, и залпом осушил банку. Такая, ничего не подозревая о его душевном волнении, мирно спал напротив. Лицо у него сейчас было невинное, как у ребёнка. Верно говорят, что человек счастлив, когда спит…

«Но куда большее счастье достается тому, кто наблюдает за этим…»

Бывают же такие лица. Если бы Такая мог слышать его мысли, он бы, наверное, снова разозлился: «Я для тебя не ребёнок даже, а младенец какой-то». Но Такая спит и ни о чём не ведает… Зрачки Наоэ потемнели.

«Как ужасающе беззащитен становится он с теми, кому доверяет».

Так было всегда. Стоило ему лишь однажды в кого-то поверить — и он полностью переставал опасаться этого человека, раскрываясь перед ним настолько, что тому самому впору было испугаться. Не ожидая предательства, не страшась остающихся потом на сердце ран, глубоких и болезненных…

Да, они доверяли друг другу. Сколько же времени им, бывшим врагам, потребовалось, чтобы к этому прийти?.. Кагэтора, вражеский предводитель… Наоэ был одним из тех, кто свёл его в могилу — удивительно, как тот вообще смог научиться доверять своему обидчику…

А сам Наоэ… Когда же это было?.. В какой именно момент он, одновременно с чувством протеста, начал испытывать к Кагэторе уважение?.. Его прямой взгляд, несгибаемая воля, острая восприимчивость ко всему вокруг, за которой пряталось хрупкое, легко ранимое сердце. Он был подобен обоюдоострому клинку…

«А я его…»

Наоэ не мог простить себе того, что некогда поднял на него руку, послужил причиной его гибели. Но вскоре угрызения совести переросли в нечто большее — чувство, по силе далеко превзошедшее обычное чувство вины: желание защитить.