Тебя все ждут

– «…во снѣ видѣлъ изъ темнаго и густаго облака на землю сходящаго, пламенемъ огненнымъ окруженнаго, лицемъ сіяющему солнцу подобнаго мужа, взглядомъ своимъ зракъ человѣческой ослѣпляющаго. Обликъ его заключалъ въ себѣ нѣчто страшное. Отъ прикосновенія ногъ его потряслось не токмо мѣсто, на коемъ стоялъ я, но и вся область…»

Разве в детской книжке такое было?

– «Глаза его, подобные блистающей молніи, причиняли во мнѣ неизобразимой страхъ. Опустясь на землю, и имѣя въ рукахъ своихъ долгое копье спѣшилъ идучи прямо ко мнѣ, чтобъ лишить меня моей жизни; но вдругъ остановясь на нѣсколько шаговъ, началъ говорить подобнымъ громовому удару голосомъ…»

Уж тут я включил весь свой нижний диапазон:

– «Умри несчастной! и необратившейся по толикихъ искушеніяхъ на путь истины! Выговоря сіе, и поднявши свое оружіе, стремился вонзить его въ грудь мою. Не могу изъяснить довольно того страху, которой почувствовалъ я отъ сего сновидѣнія. Онъ въ сердце мое такъ вкоренился, что и на яву проснувшись, казалось мнѣ, будто бы сей мужъ, стоя передо мною, угрожаетъ убить меня жезломъ своимъ».

Прошло, конечно, лет тридцать с тех пор, как я в последний раз перечитывал «Робинзона Крузо» – но нет, ничего подобного не было точно. Я бы запомнил огненного громового с копьём.

– «Вставши я вынулъ изъ сундука Библію, которую никогда и въ руки не бирывалъ. Открывши ее безъ намѣренія, что читать, взглянулъ нечаянно на слѣдующія слова: “Богъ нашъ, Богъ кающихся”…» Теперь читайте вы, Варенька.

Я заложил страницу закладкой и через лакея передал томик гостье. Может, – мелькнула у меня последняя искорка, – может, она хоть читает лучше, чем разговаривает?

– «Казалось мне, будто бы услышаль близь… себя уко… ряющие меня слова», – прочла Варя.

Искра потухла.

– «Презренный! Представь себе прежнюю свою жизнь, непорядкамь и порокамь посвященную, и вспомни, что неть такого дур… дурнаго дела в свете, которому бы ты не подражаль; удивляйся, что незв… невзирая на то, ты ещё живь…»

Читала она почти по слогам. Чуть ли не все логические ударения – мимо кассы…

– «Тотчась я упаль на колени и возопиль: “Господи, приими мя ка… кащего… щися!”»

И не только логические. Слово «дурнáго» стало «дýрнаго», в «кающемся» вообще увязла… Кошмар.

– «Могу сказать… что сия молитва была первая, которую я в жизни моей выговориль…»

– Почему «выговориль»?! – не выдержала маменька. – Почему ты читаешь «упаль», «вопиль»?

– Вот, написано.

– Детонька! Это не мягкий знак. Это твёрдый. Тьфу, то есть, как его, ер! Вот, видишь чёрточку сбоку? Ай-я-яй! В лесу выросла? Грамоте не обучена?

Варенька совершенно бесстрастно прослушала эту тираду – и вдруг широко-широко, как кошка, зевнула, не сделав даже малейшей попытки прикрыться.

Маменька так округлила глаза, словно ничего более скандалёзного в жизни не видела.

– Бог мой, милочка… Да ты, верно, устала?

– Агафья, отведи Варвару Васильевну в её комнату, – резко сказала Ольга.

Варя с готовностью встала – и в это мгновение я увидел Сейку. У нас нечасто случались семейные ужины, но в конце он обычно вскакивал точно так же, как Варя сейчас: йес! Больше не будут мне компостировать мозг, скорей к себе в комнату, закрыть дверь на задвижку, нырнуть в компьютер…

– Пожалуй, пора и мне отдохнуть, – слабым голосом молвила маменька.

К ней скопом бросились горничные. Нарочито тяжело опираясь на много рук, маменька выбралась из-за стола, остановилась, прижала руку к груди, отдышалась.

– Чувствую слабость сил! – сообщила она. – Оленька, доброй ночи, дружочек. – Подбежавшую Ольгу нежно поцеловала. Мне еле кивнула: – Бонсуар[13], Алексис.

Мы остались вдвоём (не считая Дуняши, Ольгиной горничной и двух лакеев. За прошедшие месяцы я приучился не видеть слуг, воспринимать их как мебель. С другой стороны, когда вы на сцене с партнёршей – вы же вдвоём, зрительный зал не считается…)

– Может быть, – не очень уверенно предложил я, – и мы последуем примеру нашего Робинзона?

После ухода маменьки Ольга не села на место. Посмотрела на меня сверху с холодным недоумением.

– Помолимся вместе? Об умиротворении несогласий, – робко пошутил я, – забвении междоусобий?

Повисла пауза. Ладно, ладно тебе, думал я, отомри. Ну да, да, признаю, с Варенькой лажанулся. Варенька не союзник совсем… Ну и чёрт с ней. Вспомни, думал я, посылая Ольге волны тепла, вспомни, как хорошо мы «молились» месяц назад, вечером после папенькиных похорон, как ты стояла коленопреклонённая на подушечке, а я сверху поглядывал в твой аккуратный вырез…

– Я помолюсь у себя.

Ольга вышла в сопровождении горничной. И никаких поцелуев – ни «рука в руку», ни даже контрольного в лоб.

* * *

Дуняша отвезла меня в мою комнату, повернула кресло к иконам – и вышла своей мягкой тяжёлой поступью.

В наушнике загудело:

– «Благослови, влады-ы-ыко-о…» – И сразу возникло чувство, будто меня вмуровали ногами в бетон.