Тебя все ждут

Иван Онуфрич расхохотался, мы вслед за ним – и одновременно заговорили: маменька с Ольгой, Онуфрич со мной. О чём говорили, неважно – кондуктор скомандовал: «гур-гур фоном, музыка».

Болтая, я думал, что вся прошедшая сцена прибавила очков маменьке – и убавила мне. Онуфрич мне рассказал про танцевальные вечера, я сразу же согласился. А маменька – нет. В конце концов она сдастся – балы-то эти на самом деле нужны не нам, а шоушейхам, чтобы картинка была красивая… Но получается, что окончательные решения принимает она, а не я. Это надо сломать…

Тут на пороге гостиной возник Ферапонт и доложил ровным официальным голосом:

– Варвара Васильевна Черменёва!

– Кто? – переспросила маменька. – Вар…

– Сестра! – отрубил я по-военному. – Я решил её вызвать.

Все ахнули.

– Эт-то ещё что тако-ое? – маменька начала древнегречески раздуваться. – Что это вы себе вздумали?! Тихой сапой, не ставя меня в известность…

Почему-то она обращалась ко мне на вы – наверное, чтобы было страшнее:

– Я вас спрашиваю!

И, не дав мне открыть рот, взревела, прижав руку ко лбу:

– В глазах темнеет! Удар!..

Подождав, пока к ней подбегут лакеи и пока Ольга успеет выбраться из-за стола, маменька осторожно упала, её подхватило несколько рук.

– Ферапонт, – сказал я с подчёркнутой невозмутимостью, – где Варвара Кирилловна?

– В прихожей, ваше сиятельство…

Дуняша выкатила моё кресло из-за стола. Онуфрич тоже поднялся.

– Ах, со мною удар! Умираю!.. – неслось нам вдогонку.

А я подумал: туда тебе и дорога.

* * *

Дом Орловых был сконструирован очень хитро, как соты. Если шоумаклерам нужно было выиграть время, они могли закрыть пару (две пары, три пары) дверей, и переход в соседнюю комнату превращался в целое путешествие. Поэтому взаимное расположение комнат было не так-то просто понять. Но за прошедшие месяцы я, разумеется, выучил, что прихожая находилась между синей гостиной и ломберной. Во время бала дверь из прихожей в гостиную была открыта. Однако в обычное, не танцевальное время, чтобы попасть из гостиной в прихожую, нужно было сначала выехать в коридор и обогнуть по периметру часть бальной залы.

За эту минуту я успел многое передумать. Конечно же, я заметил, где пролегла пограничная линия между двумя лагерями. В продолжение всего застольного разговора Онуфрич выказывал мне почтение как главе дома – и теперь отправился вместе со мной встречать Варю.

А Оля – та головы в мою сторону не повернула: прыгала вокруг маменьки вместе с горничными, что-то ей капала и прикладывала в честь фальшивого приступа.

Ну и чёрт с тобой, думал я. Хочешь остаться со старой маменькой, утонуть с ней – тони. А у меня появится молодая союзница.

Я вспомнил школьные времена: с каким прожорливым любопытством встречали любого новенького или новенькую. Здесь было то же самое чувство, только гораздо сильнее: представляете, с этой новенькой месяцами жить в одном павильоне бок о бок… Сначала нас было четверо, главных героев: я, Ольга, маменька и старый граф. Потом пятеро (с Митенькой). Потом на месяц мы остались втроём. И теперь нам опять подкидывают четвёртую – наверняка шоураннеры выбрали актрису сильную, необычную: должны же они подогревать зрительский интерес… А может, у нас с ней закрутится что-нибудь? Ещё непонятно, сестра она, не сестра… Вы мне английского доктора обещали, думал я, мысленно обращаясь к маменьке и примкнувшей к ней Ольге: как вылезу из проклятого кресла, как мы с этой Варей сплотимся, как жару вам зададим…

7

Гостья стояла в прихожей, низко опустив голову. На голове у неё был так называемый капор. Сейчас капором называют мягенький капюшончик, а у нас в девятнадцатом веке это была здоровенная шляпа в форме трубы с завязками под подбородком. Больше всего капор смахивал на мегафон, с которым помреж бегает по площадке.

Лицо гостьи было полностью скрыто в этом раструбе: виднелась только жидкая светло-серая прядь волос, и под лентами – тонкая шейка. Варя стояла, странно вывернув ноги: обычно так стоят те, кто занимался в детстве гимнастикой или балетом. На ней было наверчено довольно много одежды, плотной и грубой – но всё равно было видно, насколько она тонюсенькая: ручки-спички, талия, как говорится, осиная…

– Варвара Кирилловна! – воскликнул я на опоре, самым лучшим из своих голосов, самым богатым. – Добро пожаловать в родной дом! Как я рад наконец познакомиться с вами!

Гостья подняла голову – и в раструбе мегафона я увидел бледную, измождённую девочку. Не женщину, даже не девушку – девочку, недокормленного подростка, ровесницу Сейки. Я даже семнадцати бы ей не дал. Острый носик, светлые тусклые глазки.

– Я имею удовольствие быть знакомой… с вашим сиятельством, – заученно-механически проговорила она.

Голос мне не понравился. Даже больше скажу: с первых звуков меня поразило, насколько голос плохой. Она звучала и неуверенно, и в то же время развязно. Так говорят подростки с раёна, с рабочих окраин. И главное, голос был абсолютно не обработанный, не актёрский. Ещё хуже, чем у грузинского Митеньки. Я, если честно, маленько оторопел: кто это? – подумал я. Как она прошла кастинг?