Тебя все ждут

Ко мне в кабинет – сначала робко, потом сплошной чередой – двинулись кредиторы. С некоторыми из них – например, с бывшими однополчанами папеньки – я беседовал сам. А большинство спихивал на Онуфрича. Он разговаривал с кредиторами вовсе не так учтиво и витиевато, как с нами, – а сухо и жёстко.

Без проволочек Онуфрич платил только тем, от кого зависело ежедневное существование и пропитание нашей семьи: булочнику, зеленщику, мяснику…

Пару раз Онуфрич продемонстрировал цирковое искусство считания денег: раздвинув пальцы – средний и безымянный – и поместив между пальцами стопку синих или розовых ассигнаций, выгибал эту стопку и перелистывал с такой скоростью, что толстые пальчики размножались, их становились не меньше пятнадцати-двадцати на каждой руке. Молодые лакеи аж замирали…

Вся эта канитель с долгами вызывала у меня довольно сильные чувства. В реальной жизни я очень хорошо знал, что такое долги. Только теперь, благодаря «Дому Орловых» этот груз перестал на меня давить: последний долг Марина вернула Камилю – и написала об этом, и несколько раз повторила во время последнего разговора, когда отняла трубку у Сейки.

Онуфрич рассказывал мне про долги графов Орловых, я делал насупленное лицо – но всё-таки я ещё не сошёл с ума окончательно, я понимал, что это долги по сценарию, понарошку – и они меня веселили своей игрушечностью.

При этом я пробовал просчитать: к чему вся эта ситуация приведёт? Как она отразится на мне (на моём персонаже)?

Например, если «опишут», отнимут дом за долги… вообще, может ли это произойти? Надо будет куда-нибудь переехать? В другую студию? А куда денут эту огромную дорогущую декорацию с залом для бальных танцев, со всем этим искусственным золотом, и лепниной, и зеркалами, и настоящим дубовым паркетом? Просто выкинут на помойку? Или здесь поселится кто-то другой, другая семья, ответвится новая линия сериала?..

В любом случае у меня не было никакого понятия, как рассчитаться с долгами графов Орловых, – оставалось ждать, что придумают сценаристы. Помощь откуда-нибудь да придёт…

* * *

В тот день, про который я всё пытаюсь вам рассказать, Онуфрич выпроводил одну особо настырную кредиторшу ни с чем; дальше, кряхтя и вздыхая (как он всегда расставался с деньгами), расплатился с приказчиком мелочной лавки; перелистал тетради в своём уголке за конторкой; задумался – и обратился ко мне:

– Осмелюсь ли, ваше сиятельство, высказать мой образ мыслей?

– Извольте, Иван Онуфрич, осмельтесь, – ответил я снисходительно, в той манере, в которой всегда с ним общался.

– С той поры, как мы впервые исчислили сумму наличных денег, она нимало не приросла, но напротив, почти вполовину секвестровалась…

– Откуда же было ей прирасти?

– О том и я говорю. Но ведь очевидно, ваше сиятельство, что этаким образом вы и всё ваше достойнейшее семейство скоро окажетесь вовсе без средств. Отчего бы вам не извлечь доход из прекрасного сего имения?

– Из какого же?

– Да вот этого самого, – Иван Онуфрич сделал округлый жест ручкой.

– Вы предлагаете мне продать дом? Или пустить постояльцев?

– Упаси Бог, ваше сиятельство. Я разумею не целый дом, а единственное помещение… Поверите ли, граф, в молодости я был один из лучших танцоров Москвы, и посейчас остаюсь до танцев большой охотник… Да-да, – он поймал мой насмешливый взгляд и вздохнул, сокрушённо одёргивая, как пингвин, круглые бока своего мундира. – Фронтис нулла фидес[12], не верьте внешности. Я короток с лучшими учителями танцев, с Дюпором, с Иогелем – и знаю от них достоверно, как трудно бывает нанять хорошую залу. У вас чудесная зала, просторная. Расположение дома также удобно. Сдавая залу внаймы по два раза в неделю, можно было бы окупить обыденные расходы…

Мне план Онуфрича показался достаточно убедительным, я его утвердил – а маменьку и сестру решил проинформировать за обедом.

6

Онуфрич обедал у нас регулярно, частенько задерживался и на ужин. За столом его блестящие глазки делались влажными. Я не знаю, откуда Маврикий выуживал свои рецепты, но меню у нас было просто невероятное. Раки в вине. Суп с брюнетками. Каплун под соусом из можжевеловых ягод. Сироп из фиалок…

Онуфрич уписывал шнельклопсфлейш и матлот из телячьих мозгов, успевая любезничать с маменькой и щеголять латинскими афоризмами. К нему быстро привыкли и не стесняясь вели при нём семейные разговоры.

У маменьки было три любимых конька, птица-тройка. Первым, в качестве коренного коня, – «крёстный», князь Иоанн Долгорукий, его обещание поддержать нас в несчастье (вот и Онуфрич самым своим присутствием как бы доказывал, что обещание исполняется). И мы с Ольгой как пристяжные лошадки: грядущее Оленькино замужество, многократное чтение писем от князя Мишеля (Ольга вздыхала и морщилась, но подчинялась) – и будущий приезд «Машеньки»: маменька ударялась в долгие воспоминания о временах, когда Машенька ещё не стала миллионершей, а была просто живая, милая девушка, суженая Алексиса… Тут уже я, в свою очередь, бил копытом, всем видом показывал, что эта тема мне неинтересна и неприятна. Маменьку наше сопротивление, кажется, вдохновляло.