Тебя все ждут

– Я часто думаю, – обращалась она к своей глуховатой приятельнице Аграфене Филипповне, всегда обедавшей с нами, – часто думаю, отчего так несправедливо распределяется счастие жизни? За что Алексису судьба дала такую славную, такую прелестную Машеньку? Вы её помните, Аграфена Филипповна? Какой такт, какое уменье держать себя… А он всё сомневался, всё умствовал…

Те же самые выражения с точно теми же интонациями мы с Аграфеной Филипповной (и со зрителями) слышали уже раз пятнадцать. Я знал по опыту, что маменьку не удастся ни перебить, ни заткнуть. Оставалось мрачно жевать каплуна.

– Едва решился назначить помолвку – и что вы думали? 1812 год, отправился на войну, Бог знает…

В этот раз маменька не договорила «Бог знает зачем». Наверное, шоуфюреры ей объяснили, что это звучало непатриотично. Но интонация сохранилась: будто я отправился на войну по собственному капризу, играть в нелепые мужские игры.

– Машенька так хотела венчаться, но Алексис воспротивился. А когда его привезли бездыханного… – Маменька всхлипнула, промокнула глаза. – Ах, как это было ужасно. Мы и не чаяли, что он оправится… Машенька за ним ухаживала лучше всякой сиделки! С такой твёрдостью, с таким искусством… Я думаю, благодаря Маше он выздоровел. И что вы думаете? – повторила маменька точно так же, как и предыдущие пятнадцать раз. – Алексис её отослал! Вернул письма, вернул портрет, сказал, не желает, чтобы она связала себя с инвалидом…

– Маменька, вы пустяки говорите, – как бы не выдержал я.

– И хорошей фамилии… – Маменька, разумеется, не унялась. – Пол-Москвы за ней увивалось. А вышла за старика австрияка. Правда, за богача. Уехала с ним… И вот теперь овдовела. Судьба, судьба!.. Говорят, скоро будет в Москве. А я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Алексис на ней всё-таки женится. Как это было бы хорошо!

– Маменька! – я поднял голос.

– И, сказывают, привезёт английского доктора. Вообразите: по книгам из королевской библиотеки восстановил эликсир. Обезножевших ставит на ноги, безнадежным даёт полное выздоровление!

– Маменька, – мне еле удалось вклиниться, – у Ивана Онуфрича есть пропозиция куда более… – Я хотел сказать «актуальная», но засомневался, было ли это слово в пушкинские времена. А как ещё? «Реалистичная»? Нет, тоже не девятнадцатый век… «Жизненная»? «Своевременная»?

– Благодарю вас, граф, – выручил меня Онуфрич. – Мне совестно, ваши сиятельства, занимать ваше внимание таким низким предметом, но… Вы, конечно же, понимаете, что любая семья требует ежедневных, ежеминутных расходов. По нынешним обстоятельствам…

И Онуфрич вкратце обрисовал свой прожект.

– Это что же, мон шер? – рассеянно переспросила маменька. – Как это ты говоришь «детские вечера», я это не пойму. Какие «детские»?

– Детские танцевальные вечера, балы, ваше сиятельство. Вам не нужно будет заботиться ни о чём! На подобных балах нет хозяина и хозяйки, а лишь танцевальный учитель: он принимает билетики за уроки. Летает между гостями как пух! Нет веселей этих детских балов. Представьте себе: четырнадцати-, тринадцатилетние девочки в первый раз надели длинные платья. Хорошенькие, улыбаются, глазки горят, личики раскраснелись…

– Гусли, чистые гусли! – расхохоталась маменька. – Всегда заслушаюсь его. Смотрите, как расписал: девочки… У самого-то «личико раскраснелось»…

– Ну-с, ваше сиятельство, изволите ли принять положительное решение?

– Решение? – переспросила маменька с глупейшим видом. – Какое решение?

Вот за эти дешёвые клоунские приёмчики ей и капают рейтинги, злобно подумал я.

– Согласны ли вы, ваше сиятельство, – терпеливо повторил Иван Онуфрич, – устраивать в вашем доме, в вашей прекрасной зале подобные танцевальные вечера?

– Ну-у-у… – маменька вытянула губы трубочкой. Видно было: ей льстит, что все от неё ждут чего-то, но при этом она ни бельмеса ни понимает. – Балы, ты говоришь?..

– Да, детские вечера.

– Мы с покойным графом давали балы дважды в год. Но ты сам давеча говорил, что дела наши не в порядке…

– Об этом я и толкую, графиня. Чтобы поправить дела, нужно устраивать вечера по два раза в неделю: к примеру, по пятницам и воскресеньям…

Маменька выпучила глаза:

– Да ты что?! Какие ещё два раза в неделю? Шутишь?

– Иначе средств недостанет…

– Глупости! Вы меня, может, считаете за совершенную дуру, но я слишком знаю, как балы дороги!

– Ваше сиятельство, здесь происходит совсем обратное…

– Мало мне было покойного графа, – не слушала маменька, – с его клубом, охотой, театрами, бог знает чем! Теперь ещё «девочки тринадцатилетние», «глазки горят», да два раза в неделю? Вам «личики раскраснелись», а мне разорение? Нет, мои дорогие, бредни надо оставить! Я от вас ждала помощи, а вы вон что… Не согласна и не согласна! И больше не говорите таких пустяков. Нет и нет!

Повисла длинная пауза.

Вдруг Аграфена Филипповна с длинной шеей, похожая на морщинистую лягушку или на ящерицу, до этого не издавшая ни единого звука, медленно проскрежетала:

– Это – часом – не – история – о привидениях?

– Что?!

– Терпеть не могу – истории – о привидениях, – проскрипела старушка.