Тебя все ждут

Только договорив, я подумал: зачем я это спрашиваю в третий раз? Чего добиваюсь? Судя по Варькиному взгляду, она подумала то же самое.

– Он… он мне по сердцу. Мне покойно. И… и я верю, что это судьба. Мне хорошо… Я спокойна, – повторила она, затравленно на меня глядя и явно не зная, что делать дальше.

– Заканчивайте, – сказал кондуктор.

– Тогда, – я развёл руками, – постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моих силах.

– Ах, Алексей Кириллович! – воскликнула Варька с большим облегчением. – Как я вам благодарна!

– За что?

– Вы всегда были ко мне так добры! Я так люблю вас… всех вас, уж так благодарна, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…

– Бог даст, всё будет хорошо. Человек он отличный, – выдавил я, испытывая абсурдную зависть к Онуфричу. – Что ж, прощай?

Варька одним движением взмыла с пола, словно её поднял порыв ветра, или волна, или другая внешняя сила – и бросилась мне на шею. Стиснула, обняла, что было мочи прижалась.

Я изумился, какая силища в этих тоненьких косточках и сухожилиях. Сила не только мускульная, физическая, а… как бы это сказать… жажда привязываться, прижиматься. Я на ощупь почувствовал, как она недоласкана, недолюблена; как эти полудетские косточки измучены постоянным трудом – гораздо более тяжёлым, жестоким, чем мне, взрослому мужику, приходилось когда бы то ни было выполнять…

– Прощай, душенька… Прощай, дружок, – повторил я, гладя её по влажным волосикам. – Ты вся мокрая, ты простудишься. Иди переоденься… в дорогу…

Она не отклеивалась. Я подумал со стыдным самодовольством: вот как долго меня обнимает будущая знаменитая балерина… а может, уже знаменитая …

И вдруг вспомнил, что однажды был очень похожий момент. Мы провожали Сей Сеича на вокзале. Он учился не то в третьем классе, не то в четвёртом, во время каникул они со школой поехали на экскурсию в Великий Новгород. Почему-то его провожал я, а не Марина. И вот, когда мы прощались, он тоже крепко, изо всех сил обнял меня – и долго-долго не отпускал. Классная руководительница, одноклассники – все стояли и ждали. На ощупь были такие же тонкие косточки…

Хватит, подумал я. Затянули. Взял Варьку за птичьи плечи и отлепил от себя. Кое-как перекрестил:

– Благословляю тебя. Увидимся ещё, нет ли…

– Я вам письмо напишу, – бросила Варька.

Повернулась – и её сдуло таким же ветром, как до этого подняло с пола, а ещё раньше принесло в комнату и вообще в Дом Орловых…

Даже теперь, когда я это пишу, ощущаю ладонями, кожей ладоней, как будто поймал рукой птичку, хрупкую и горячую, подержал чуть-чуть – и отпустил…

Минут десять я просто сидел. Часы пробили полпервого. Вот ведь подлость какая, подумал я. Когда Варька влетела, я уже почти было задремал – а теперь ни в одном глазу… Тьфу.

Позвонил в колокольчик. Вошла Дуняша. Было видно: она устала и хочет спать. Но что поделать, работа.

– Принеси ещё свечи. Масло в лампадках есть? – спросил я, вспомнив притчу.

– Наливала намеднись…

– Ты в Бога веруешь? – сказал я неожиданно для себя и для неё.

– Как же, ваше сиятельство… – оторопела Дуняша. – Мы же русские люди…

– Да, да, хорошо… Ну, ступай.

Я подумал: Дуняшка права. Русские – стало быть, православные. В Багдаде были бы мусульмане. В Индии верили бы в слона с руками. Что-то меня во всём этом раздражало, я только не мог додумать до конца, что. Я повернулся к столу, взял перо и написал вам письмо – то самое, на которое вы так резко и несправедливо ответили.

♦