Тебя все ждут

– Вы будете выглядеть… интересно.

– В девятнадцатом веке не может быть у мужчины женщина-камердинер! Она кто? Сиделка? Кто она мне?

– Она вместо Семёна.

– Погоди, погоди, Семён меня в коляску сажал, вынимал…

– Сашка справится. Справишься?

– …одевал меня!..

– Лёшик! Это сейчас единственный вариант. Других нет.

– А кто будет у меня в ухе?

– Найдём. Не найдём – сама сяду. Лёшичек, переживём этот вечер, а там видно будет. Иду!..

Саша-Дуняша минуту стояла, стыдливо повесив голову и кулачищи, потом взялась сзади за ручки моего кресла и мягко-мягко, бережно, незаметно меня покатила.

Вокруг всё суетилось, металось, всё двигалось. Алла что-то пыталась втолковать маменьке и одновременно отчитывала лакеев:

– Куда на пол льёшь масло? Люди ноги переломают!..

Потом с Дуняши снимали мерки, пытались её обхватить. Алка требовала, чтобы платье было готово максимум через два с половиной часа:

– Нет, три – много!..

А мне казалось, что всё постепенно темнеет, как в зрительном зале, когда прозвенит третий звонок.

Не знаю, знакомо ли вам это чувство – когда после истерики наступает внутренняя тишина. Свои реплики я, как всегда, помню твёрдо, а остальное – не в моей власти…

«…Благодарю вас, князь. Однако, признаться, сегодня…»

«…Князь, вы знаете, из меня плохой эконом…»

«…Граф сейчас более озабочен мозельским…»

* * *

Мы с Дуняшей, лавируя между танцорами, кое-как повторили маршрут: колонны – гостиная – ломберная – и назад. По сравнению со вчерашним лучше не стало: актёры (на самом деле, массовщики) путали текст; назначенный вместо Митеньки Ферапонт, как выяснилось, должен был одновременно присутствовать в трёх местах… Описав круг, мы вернулись к зеркальной стене, как раз к началу главного эпизода «Любовь и нежность».

После вчерашнего падения Жуков не мог танцевать, поэтому нежность в вальсе пришлось заменить нежностью в диалоге.

– …А помнишь ли, – играла веером маменька, – помнишь, как князь Иван волочился за мною?

– Как не помнить, графинюшка, – цедил граф.

– И не ревнуешь? Что, дружба важнее, а? – пытаясь игриво хлестнуть мужа веером. – Мужская дружба важнее?

– Пусть он ревнует. Ты же досталась мне, – отвечал граф с нескрываемой ненавистью, уклоняясь от веера.

– Да ты бы с его Элизой умер со скуки! Вечно она нездорова: то мигрень у неё, то…

– Людмила Ивановна, давайте эту последнюю реплику уберём. «Досталась мне» – и музыка. Танцоры, внимание! Витя! Оркестр, внимание! Борис Васильевич, с реплики «Пусть он ревнует», и больше любви!

Борис Васильевич взглянул на Аллу, прижал крестьянскую руку к крахмальной графской груди:

– Ещё больше любви?!

Все, кто помнил вчерашнее, все, кто был в курсе их с маменькой отношений, – грохнули.

А Жуков лживым сахарным голоском проблеял:

– Ты же досталась мне-е-е…

– Музыка!

Оркестрик грянул, танцоры взбрыкнули и понеслись, первой парой – атлет-красавец во фраке и маленькая в кружевах. В центре зала, под люстрой, нога атлета вдруг поехала в сторону, он судорожно взмахнул богатырской рукой, заехал чужой партнёрше в лицо – и, не удержав равновесия, грянулся на спину, головой о паркет! Чужая партнёрша ринулась прочь, зажимая нос и запрокидывая затылок, а миниатюрная, скользя на пролитом масле, смешно поскакала, пытаясь хоть как-нибудь устоять на каблуках, но тоже не удержалась и рухнула, вскрикнула…

– Аннуш-шка пролила масло, – произнёс сзади плюшевый голос.

Все сбежались к танцорам. Чулки были порваны, фрак в масляных пятнах; помчались за чистящими салфетками, за перекисью водорода, за пластырем, – атлета повели под руки, он держался за голову. До меня донеслось:

– Как бы не сотрясение…

Алка, пытаясь взбодрить коллектив, объявила:

– На счастье!..

И тут погас свет.

Ещё две секунды таял мерцающий потолок – а затем наступила полная, непроглядная чернота. Во тьме мигал маленький красный глазок – Алкина рация.

– П…., – загробным голосом сказала Алка. – Телецентр электричество отрубил.

– Не тревожьтесь, – шепнул, погладил меня уютный плюшевый голос. – Прорвёмся, ваш-ше сиятельство.

БЛЭКАУТ

Конечно же, никакой аварии не было. Телецентр (а точнее, руководитель ФГУП «ТТЦ Останкино» Сергей Сергеевич Кожухарь) целенаправленно отключил электричество в АСБ-29 за полтора часа до премьеры «Дома Орловых».

Если когда-нибудь вам приходилось гулять вокруг Останкинского пруда, вы не могли не заметить на Телецентре огромный сине-белый баннер «Первый канал». Впечатление создавалось такое, будто всё здание Телецентра – собственность Тодуа. На самом же деле, Котэ никогда не был владельцем студий и аппаратных, даже его знаменитый стопятидесятиметровый кабинет на двенадцатом этаже никогда ему не принадлежал. Настоящим хозяином Телецентра был Кожухарь, а Котэ – всего лишь квартиросъёмщиком. Причём из таких, которые ненавидят платить по счетам.