Течение (СИ)

Парень вышел из кухни и направился к серванту в комнате. Он распахивал все дверцы, вываливая старое барахло на грязный пол. В третьем ящике он нашёл то, что искал. Пухлый фотоальбом, в выцветшей замшевой обложке с примитивными берёзками. Из картонных страниц вылетела чёрно-белая фотография, с разводами по краям. Женщина с выпирающими скулами, маленькими чёрными глазками и двойным подбородком, держала на коленях белокурого ангелочка лет семи. На нём была надета однотонная рубашечка и тёмные шорты. На одной коленке красовалось тёмное пятно, видимо, от зелёнки. Его невозможно было не узнать. От него невозможно было отвести глаз. Андрей. Рядом сидел сбитый отец семейства, с высокими залысинами, тёмными усами, глубоко посаженными глазами и нависшим лбом. Было очевидно, что от таких родителей мог родиться только такой, как Олег. Дима запихнул альбом в рюкзак и зашёл на кухню. Мог ли он оставить здесь этого человека, никому не сообщив о его преступлении? Нет ли на его совести других детей с искалеченной судьбой? Парень смотрел на Олега с секунду и затем решительно дёрнул его за руку. Тот повалился на пол кулём, но не проснулся. Дима перевернул его на спину, схватился рукой за рядом стоявший шкафчик для равновесия, примерил ботинком мужчине между ног и опустил всю тяжесть своего тела на его пах. Мужчина дёрнулся, захрипел, на его шее вздулась вена, но в себя он так и не пришёл. Видимо, глубокий обморок.

- Теперь, тебя никто не введёт во искушение, - процедил Дима и вышел из квартиры.

Мужиков внизу уже не было - видимо, жильцы подъезда пить им здесь не давали.

Дима не помнил, как он дошёл до станции, как ехал в электричке, как добрался от вокзала домой. Дома он спрятал альбом с фотографиями. От себя спрятал, не в силах туда заглянуть. Если он увидит Андрея в детстве, будет разглядывать его невинное детское личико, тонкую шейку и острые коленки, зная, что с ним случилось, он просто сойдёт с ума. Фантазия сразу нарисует ему этого ребёнка в слезах и горе, и тогда лучше в петлю. Сидя в ванной, под струями воды, Дима думал о том, что его боль от потери Андрея никогда не сравнится с той болью, которую испытывал маленький мальчик, сирота, подвергаясь насилию в собственном доме. Все его обиды и претензии к Андрею сейчас казались Диме какими-то глупыми и эгоистичными. Как, пройдя через этот ад в детстве, Андрей мог быть таким лёгким, вальяжным и расслабленным, словно сытый кот. Это маска? Это болезнь? Что Дима может сделать для него, как помочь?..

Иногда Дима мечтал умереть. Или спиться. Парень не знал, что у отчаянья может быть столько оттенков. Мать больше не приезжала, но звонила каждый день. Дима не смог взвалить на неё этот ужас и героически отвечал, что ему «получше». Единственное, что вытаскивало парня из состояния зомби – это занятия. Готовясь к соревнованиям в начале июля, Дима не жалел себя, вселяя надежду на победу в возбуждённого Сотникова. Демидов тоже рвался на чемпионскую тумбу. В минуты куража, он клал Диме руку на плечо, как бы приобнимая и глядя куда-то вверх, пафосно говорил:

- Нам-то с тобой уже бояться нечего, это пусть нас боятся, - и он вздыхал, вроде как жалея ни в чём не виноватых соперников, обречённых на позорное фиаско. Дима не спорил.

Глава VI

Дима вышел из Сапсана на перрон Питерского вокзала под названием «Московский». Всё-таки, четыре часа рядом с несмолкающим Демидовым – это перебор. Как его бедные родители терпят? Дима повернулся к Сотникову, перекидывающему спортивную сумку через плечо.

- Далеко до гостиницы?

Сотников покрутил головой, и ринулся в толпу, кивая ребятам. Гостиница при спортивном комплексе была маленькой и без претензий на гламурность. Судя по всему, она была довольно старой, и владельцы не видели смысла вкладывать в неё деньги. Она была простеньким дешёвым середнячком, принимающим, в основном, приезжих на соревнования спортсменов. Диме было совершенно всё равно, где переспать эту ночь. В отличие от Демидова с Сотниковым, он собирался укатить в Москву на следующий день, сразу после соревнований, на вечернем Сапсане. Оставлять Бантика одного на две ночи парень не хотел. Он забрал на стойке свой ключ и сразу пошёл в номер, кивнув Сотникову на предложение собраться через часик в фойе, чтобы погулять по центру Питера. Дима швырнул сумку на кресло и рухнул на жёсткую кровать. Эта хроническая усталость и вялость, будто он умирающий раковый больной, уже стала привычной. Он не боролся с ней, понимая, что в ближайшие пару десятков лет вряд ли сумеет «включить» себя снова. Он так и не открыл тот альбом, трезво оценивая свои душевные силы. Не хотелось доводить себя до состояния, при котором он сможет жить только на таблетках. В дверь постучали. Неужели уже час прошёл? Дима поглядел на наручные часы и недовольно нахмурил брови. Если это Демидов – он его выгонит.

- Войдите, - недружелюбно крикнул Дима.