Она никогда не задумывалась, почему люди усыновляют детей. Хотела ли, чтобы удочерили ее? Алевтина не знала… Она хотела, чтобы вернулись
Любила ли она новых маму и папу? Они хорошие, это совершенно верно. Но они будто бы жили за стенкой изо льда. Тонкой, но очень-очень крепкой. Иногда Алевтине хотелось протянуть руки, обнять… И она даже обнимала их, маму Таню и папу Сергея. Но они все равно оставались за коркой льда.
Так было, пока Алевтина не упала в ботсаду.
Теперь на весь мир она смотрела не сквозь корку льда, а сквозь тончайшие бело-розовые лепестки магнолий. Они окутывали ее легким туманом, показывали многое, хотя и не выпускали из своих объятий.
Она увидела маму Таню – молодую, красивую, с длинным хвостом каштановых волос, в джинсах и темно-зеленой рубашке. Она увидела, как сильно эта женщина хотела помочь… нет, не всему миру. Она понимала, что это невозможно. Хоть кому-нибудь. Она никогда не выбрасывала вещи, из которых выросла маленькая дочка. И уж тем более не пыталась их продать. Всегда относила в детские дома. А перед этим тщательно стирала их и, если надо, зашивала, подновляла.
– Детский дом – это не свалка, – говорила она в ответ на ворчание подруг или свекрови: чего, мол, возиться? – Дети не должны получать в подарок тряпье.
Но одними вещами детей не осчастливишь. Мама Таня понимала, что этого – мало. Больше всего дети мечтают о доме. О семье. И они с папой Сергеем решились. Они долго ходили по разным кабинетам, собирали какие-то бумажки, пока им наконец не разрешили забрать ее, Алевтину.
Они полюбили ее, прежде чем увидели.
Алевтина сейчас очень четко видела эту любовь – она струилась бело-розовыми туманными ручейками сквозь лепестки магнолий. Текла к ней в солнечных лучах. Грела руки, грела сердце.
Еще она видела Мишу с Жаном. Наблюдала за друзьями из дивного магнолиевого сада, совсем не похожего на тот, где еще недавно были с сестрой. Видела, как они скучают по ней. И волнуются за нее. Как убирают кляксы. А здесь даже клякс нет… Она тоже скучала по друзьям-мальчишкам. И очень хотела бы еще хоть раз к ним вернуться, поиграть вместе…
Но все же чаще Алевтина смотрела на маму Таню. Смотрела и хотела дотянуться, обнять наконец по-настоящему. Но не могла. Магнолии не отпускали. С ними было тепло и радостно, и, кажется, впервые в жизни Алевтина чувствовала себя так спокойно, но все же очень хотелось найти выход. А она видела только вход. Тот, через который попала сюда. Но выйти через него нельзя, только зайти. А для выхода нужен кто-то другой. И все, что могла Алевтина, держать вход открытым. Пока он открыт, она может смотреть на маму.
Алевтине очень хотелось к маме. И уже не только к той, давно забытой. А к маме Тане, полюбившей ее, еще не увидев.
А с мамой Таней теперь было что-то не так. Ее словно окутала серо-черная дымка. Невидимая клякса. А под ней – как будто бы и мама Таня, и не мама Таня одновременно.
И она совсем-совсем не замечала Алевтину. Даже не вспоминала о ней.
Тот, кто был раньше лишь тенью, появился, как всегда, незаметно. Высокий, в плаще и смешном колпаке. Хозяин Сада Магнолий.
– Я вижу кляксу. На маме, – сказала ему Алевтина. – Она делает ее другой. Я хочу стереть эту кляксу. Я могу! Но не получается дотянуться… Разве это правильно?
– Нё правильно. Но справедливо.
– Попробуй тебя пойми. Ты говоришь все время непонятно. Как это – «не правильно, но справедливо»? Так не бывает!
Тот, кто называл себя Справедливостью, задумался на миг.
– Бываёт, – сказал он.
– Я хочу помочь маме, – вздохнула Алевтина.
– Я тожё, – ответил Справедливость.
…Я не могла поверить, что решилась.
– Твоя сестра в таком месте… мы называем их карманами пустоты… – Катин напевный голос больше не раздражал, наоборот, хотелось слушать и слушать его, лишь бы узнать наконец что-нибудь об Алевтине. – Хотя, кажется, этот не похож на остальные.
Из детдома мы приехали в ботсад, где Катя с Ваней долго ходили вокруг дерева, с которого упала сестра. И под которым я сама грохнулась. Ходили и размахивали забавными серебристыми метелками.
– Как туда попасть?
– Ваня был там. Он сумеет открыть тебе туннель, а я позабочусь, чтобы ты по дороге не влипла ни в какую радугу.
– Ничего не поняла, но согласна попробовать.
… – Ты должна понимать, оттуда можно и не вернуться. – Катя смотрела в глаза.
– А вы… не пойдете со мной?