Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

А. В. Рындина Технология русских «Икон в храмцах» в контексте общехристианской традиции. Рождение локальных вариантов

Симеон Солунский, обобщая святоотеческую традицию отношения к «веществу», в начале XV в. писал: «Надобно почтительно обращаться со всякой вещью, посвященной имени Божию, каковы и глина, и камень, и дерево и пр., потому что все освящено божественным именем, исполнено благодати и подает благодатные дары и освещение». Эта позиция, «неудобная» в Синодальную эпоху с ее отношением к церковной пластике как проявлению язычества и «латинства», возродилась в русской науке последнего двадцатилетия в исследованиях о «малых формах» средневекового искусства и скульптуры. Конечно, остаются в силе все существовавшие ранее позитивные аспекты исследования, начиная с музейно-вещеведческого анализа и кончая стилистическими характеристиками произведений. Однако мотив «маргинальности» названного художественного и литургического «мира» порой еще звучит в русских и зарубежных трудах.

В этом плане радует позиция А. Грабара, который, характеризуя драгоценные предалтарные иконы в Византии, поставляемые в отдельных киотах, полагал, что именно рельефные формы в храмах давали верующим возможность максимально соприкоснуться с милостью Божией. Резонно думать, что этот момент был един для восточнохристианского мировоззрения. Применительно же к материалу русскому важно выявить не только моменты всеобщие, но, как увидим, и особые.

Так или иначе, важно понять, что в рамках обозначенной темы нет ничего второстепенного. Даже такие аспекты, как выбор техники исполнения предмета в металле, дереве или кости, имеют некий сакральный смысл, определяемый древнейшими представлениями о сущности Бога, человеческой природе, материи и т. д.

Вспомним хотя бы московские серебряные литые наборы для убранства литургических предметов XIV–XV вв. Еще из Ветхого Завета мы узнаем о посвящении серебряных изображений Господу: «…это серебро я от себя посвятила Господу для сына моего, чтобы сделать из него истукан и литой кумир…» (Суд 17, 3). В Псалтири неоднократно употреблен образ переплавленного серебра: «Слова Господни – слова чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное» (Пс 12, 11).

Сам же процесс литья, в свою очередь, пронизан глубоким смыслом в аспекте проблемы воплощения, сущности составного естества Христа. Например, Максим Исповедник состояние обóженной природы сравнивает с железом, раскаленным огнем и остающимся по своей природе железом[369]. Еще выразительнее суждение Феодорита Киррского: «Было бы крайней глупостью называть союз Божественного и человеческого смешением… При нагревании золота оно воспринимает цвет и энергию огня, но при этом не теряет своей собственной природы. Так же и Тело нашего Господа»[370].

Изготовление на Руси и широкое употребление литых наборов для евангельских окладов, кадильниц, панагий и крестов, мощевиков активно начинается с рубежа XIV–XV вв. в связи с особым характером эпохи. Представляется несомненной связь этого факта с теми учениями об обóженной плоти, о ценности индивидуального и материального, которые приобрели столь актуальное звучание в эпоху исихазма. Не случайно именно в это время на Руси возникает и феномен «иконы на рези» (статуя Николы из Можайска в ГТГ).

Тема человеческого тела и его ценности не раз будировалась в среде так называемых апологетов. Согласно Иоанну Дамаскину, и восшествие Христа от земли на небо и нисшествие обратно – суть действия тела[371], то же самое сказано и о человеке после искупительной жертвы: «Открыты врата рая, наше естество село одесную Бога»[372]. Федор же Студит и патриарх Никифор считали, что историк Евсевий, отрицающий истинное значение плоти, отрицал и реальность Боговоплощения[373]. Естественно, что Григорий Палама развил и конкретизировал это учение. Согласно Паламе, душа любит тело и пребывает с ним в неразрывном единстве, в теле же Христа «обитает вся полнота Божества телесно»[374]. Как заметил В. Лосский, манихейское презрение к телесной природе чуждо православному подвижничеству[375]. «Мы не прилагаем наименование “человек” душе или телу в отдельности, но обоим вместе, ибо человек был создан по образу Божию, – заключает Палама, – ибо тело тоже имеет опыт вещей божественных, когда страстные силы души… оказываются преображенными и освященными»[376]. Это преображение и освящение обóженной плоти видимо знаменовали литые золоченые фигурки в памятниках литургического искусства XIV–XVI вв., создаваемые в эпоху еретических шатаний, когда отрицалась сама святость мощей, икон и церковных таинств. Перед нами уже явление чисто русское, не имеющее аналогов в византийском мире, за исключением группы молдо-валашских панагий XVI в.