Продолжая размышления о «веществе», вспомним, как интерпретировал догмат VII Вселенского собора об иконах тот же Дамаскин: «святые и при жизни были исполнены Духа святого, также и по смерти их благодать св. Духа неистощимо пребывает и в душах, и в телах, лежащих во гробах, и в их чертах, и в их изображениях»[377]
. Именно это «драгоценное тело» передается в серебряном литье и в русской деревянной скульптуре, где надгробные фигуры святителей, преподобных и деревянные статуи – «иконы на рези» – отдельно монтировались на крышу саркофага или киотную стенку.Можно добавить кое-что и в связи с каменной пластикой, широко распространенной на Руси вплоть до XVI в. в виде наперсных резных икон. Помимо общеизвестных фрагментов из Евангелия, апостольских Посланий, Откровения Иоанна Богослова (Христос – краеугольный камень, камень живой, избранный, драгоценный, белый камень, на котором написано новое имя, и пр.) следует вспомнить многозначительную метафору, заимствованную Григорием Богословом из Оригена и Филона Александрийского: «покрытый камнем» человек – это человек, стремящийся к Богу, камень – слово, ставшее плотью, воплощенный Бог, Христос, как камень, укрывающий нас от всепоглощающего огня Его присутствия[378]
. Таким образом, наперсная каменная икона не просто святой образ, оберег или вместилище для реликвии, но и постоянное присутствие Бога, защищающего нас.Самым сложным в контексте настоящей темы является вопрос толкования догмата VII Вселенского собора в связи с каноничностью или неканоничностью скульптуры в христианском мире. Иоанн Дамаскин, посвятивший немало усилий раскрытию догмата об иконопочитании, со ссылкой на Писание не раз порицал поклоняющихся предметам, вырезанным на металле или камне[379]
. Однако речь идет здесь не о материале изображения, а его внутренней сути, в данном случае о том, что резанные эллинами произведения были жилищами демонов, которым приносились жертвы.Тем не менее, скульптурные изображения христианский мир знал издревле. Евсевий описал статую Христа, воздвигнутую евангельской кровоточивой женой в Панеиде[380]
. Хотя отношение к статуям было осторожным – по источникам порой прослеживаются их сопоставления с человеческим телом. Так, например, в Житии Федора Эдесского сказано, что святой соблюдал в своей келье такое полное молчание, что имел сходство с бронзовой статуей. Аналогичные сравнения имеют место и в связи с въездом императора Констанция II в Рим[381]. Здесь, конечно, имеется в виду бестрепетная твердость металла, уместная при описании св. подвижника, равно как и гордого триумфатора.Способы «освящения» каменного изваяния после победы христианства над язычеством и факты существования резных икон описаны в мартириуме апостола Андрея в связи с чудом в Синопе: св. Андрей приблизился к каменной статуе, начертал на ней знак креста и заставил ее исторгнуть воду[382]
. Аналогичный эпизод обнаруживает Житие св. Панкратия, усмирившего буйного демона, оби тающего в каменном идоле[383]. Однако особенно показательные сведения содержатся в Деяниях апостола Андрея. Оказывается, была исполнена мраморная его икона, совершенно походившая на святого[384]. Этот факт серьезно корректирует негативную позицию Иоанна Дамаскина. Любопытно, что и чудо в Синопе, и описание названного рельефа связаны с личностью ап. Андрея. Перед нами древнейшие агиографические данные, свидетельствующие о понимании христианами силы воздействия пластики и начале изготовления св. образов из камня, долженствующих запечатлеть черты первообраза. Здесь уместно вспомнить тот же догмат об иконопочитании, где сказано, что иконы могли быть написаны красками, дробными камнями (мозаика) или исполнены «и из другого, способного к тому вещества»[385]. Известия, подобные вышеназванным, позволяют видеть за «другими веществами» – камень, дерево, кость и пр. Действительно, Византия оставила множество рельефных икон[386], которые не только были частью сакрального убранства храмов, но и имели порой славу чудотворных образов.Есть основания предполагать, что подобных памятников в Византии было немало. Однако выявить их не всегда возможно. И дело не только в массовом их уничтожении иконоборцами, но и в терминологической идентичности их обозначения в источниках, подобно живописным образам (и то и другое – икона). Поэтому выявлять древнейшие пластические образы можно лишь предположительно. Не исключено, что рель ефной была икона Христа (Спас на мраморе), которая находилась слева от царского входа Софии Константинопольской, где над порталом была мозаика «Император Лев IV перед Христом» (886–912), а справа – чудотворная Богоматерь Иерусалимская. Мы усматриваем в их сопряжении буквальное суммирование догмата об иконопочитании (живописная икона, мозаика и икона «из другого… вещества»).