Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

На Руси существовала своя сакральная топография, но в отличие от Запада проявляла себя она не только в величии огромных храмов или изобилии чтимых реликвий, а в созидании объектов моления вне критериев латинского «религиозного материализма». Здесь преобладал «реализм символический», тенденция к воссозданию святого места. Например, первые храмы XIV–XV вв., где устанавливались деревянные изваяния Николая Чудотворца (Можайск, Мценск), становились «знаками» Бари на русской земле, отмечающими западные рубежи Московского государства как дорогу к мощам святителя, а не просто маркирующими направленность политических притязаний великих князей и митрополитов.

Останки святых в глазах верующих обладали не только мощной целительной энергией, но и защитной силой, способной обеспечить охрану города и государства от нашествия иноплеменных и притязаний еретиков. Нередко именно возле них короли приносили присягу на верность народу.

Пластические произведения на Западе изначально являлись фигурами-реликвариями. Они состояли из деревянной сердцевины, обложенной листовым золотом, и устанавливались за престолами или в храмовых криптах[402]. В средневековой Руси «иконы в храмцах» занимали не менее почетные места в пространстве храмов – по сторонам от Царских врат в местном ряду иконостасов либо за клиросом, где, согласно традиции, нередко ставились раки с мощами, хотя были «моложе» своих западных аналогов по крайней мере на пять веков.

К сожалению, сами «храмцы» сохранились на Руси лишь в памятниках не ранее конце XVI – начала XVII в., поэтому современное восприятие древних экземпляров далеко от изначальной полноты. Теперь мы видим только «фигуры», а не концептуально продуманные конструкции, чаще всего трехстворчатые, которые затворялись как истинные вместилища святости.

Думается, что русские резные статуи св. Николая, начиная с Можайской, имели не только конкретный художественно-типологический ориентир, но и некие общие свойства, обусловившие их положение в сакральном пространстве храмов.

Как известно, ключевой элемент «иеротопического», или «изначального», размещения священного может быть найден в сакрализации и эстетизации мертвого тела как локализованного субъекта чувств и памяти[403]. Этот момент, несомненно, отразился в размещении западных фигурных реликвариев.

Хотя русские «иконы на рези» ранней традиции (XIV–XVI вв.) не являлись таковыми в «материальном» смысле, но в структуре своей и в идейном замысле были ориентированы на ту же идею. Здесь первостепенное значение, конечно, имел их изначальный импульс – и содержательный, и фигуративный.

Возможным источником Можайской статуи XIV в. скорее всего была «старинная икона» с серебряной «статуей» святителя со сценами жития начала XIV в., установленная на сербском чеканном престоле 1319 г., исполненном для барийской крипты, т. е. воздвигнутая прямо над мощами св. Николая[404]. Словесное описание ее в источниках не исключает соединения в данной структуре восточно-христианских и латинских характеристик, что типично для сербского искусства конца XIII – первой половины XIV в.

Созвучный синтез традиций улавливается и в раннем слое русских киотных горельефов святителя, притом не только в пластическом решении, форме киотов, имеющих аналоги на почве Италии и Каталании XII–XIII вв.[405], но и в украшенности их металлическими ризами-«одеждами» (серебро с басмой и чеканкой), подобно латинским фигурам-реликвариям (Можайская, Калужская, Мценская статуи и пр.).

Даже сама церемония их ношения в праздники, несмотря на позднюю дату описания подобных хождений в России, вызывает конкретные ассоциации с древними вторничными шествиями с чудотворной Одигитрией в Константинополе, известными в Европе процессиями со статуями Христа, Богоматери и святых в особо торжественные дни. Для нашей темы особенно важно «действо» в день празднования Перенесения мощей св. Николая в городе Бари, когда, высоко поднятая над толпой, над городом плывет роскошно облаченная резная статуя святителя XVIII в. Нет сомнений в глубокой древности подобных обычаев. Здесь следует учитывать аналогию между реликварием и статуей как таковой: и то и другое было доказательством физического присутствия святого и было созвучно по форме.

«Реликвия является, как pars pro toto, телом святого, который еще и после смерти присутствует и чудесами доказывает свою жизнь. Статуя, сама имея тело, изображает это тело в трехмерном виде. Ее воздействие было еще сильнее, если она передвигалась во время процессий. В скульптурном, телесном изображении святой присутствует физически. В блеске золотой поверхности он одновременно познается как неземная личность, чью небесную славу ктитор мог сделать наглядной в образе с помощью золота и драгоценных камней»[406].

Есть некоторые основания в связи с этим предполагать наличие в барийской базилике древней деревянной статуи св. Николая, не сохранившейся до наших дней.