Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

В. Мордвинов, посетивший Бари в 1873 г., описал в крипте с гробницей святого (на восточной ее стене) «особый ящик – деревянной, резной из ореховаго дерева, коричневаго цвета. Въ нижней части этого ящика вырезанъ рельефно орелъ Австрiйской имперiи, а сверху ящика стоитъ небольшая резная изъ того же дерева статуя св. Николая. Въ боковой стороне этого ящика просверлено 10 круглыхъ небольшихъ дырочекъ для того, чтобы можно было видеть наодящiеся внутри означеннаго ящика, заделаннаго наглухо, остатки того подлиннаго ящика, въ которомъ привезены были честны′я мощи св. Николая изъ Миръ Ликiйскихъ въ Баръ-градъ»[407].

Первое, что приходит на ум – увязанность материала статуи с материалом фрагментов временной гробницы для мощей святого.

Несомненно, что дерево изначально было веществом сугубо сакральным, притом в контексте скульптуры впрямую причастным к образу св. мощей. Оно «участвовало» не только в создании статуй-реликвариев, но и в «воссоздании» целокупного облика св. тел.

Стольник П. А. Толстой в конце XVII в. описал в венецианской церкви Сан-Дзак кариа в Венеции гроб с головой мученика Вонифатия, а к «той главе приделано подобие всего тела человеческого из дерева»; он же обратил внимание на то, что мощи св. Афанасия Великого в венецианском бенедиктинском монастыре дополнены частями тела, вырезанными из дерева[408]. Это, однако, не значит, что скульптуры воспринимались лишь как трехмерный «двойник» оригинала. Дерево в этих случаях выступало в своих священных функциях носителя «первообраза», которому поклонялись как живой иконе. О подобной значимости резных в дереве образов свидетельствуют, в частности, фигуры верховных апостолов Петра и Павла, обозначенные в часовне Св. Григория собора Петра и Павла в Риме в Путеводителе 1375 г.[409], создание которых, видимо, было обусловлено их близостью к св. Гробам.

Вернемся, однако, к изваянию, описанному Мордвиновым. Существует, хотя и слабая, надежда «увидеть» в нем памятник XV в., утраченный к настоящему времени. Дело в том, что эмблема власти в виде «австрийского» орла известна в XV в. и на территории Венгерского королевства – об этом свидетельствуют археологические находки на Дворцовой горе в Буде, датируемые временем правления короля Сигизмунда и его супруги Елизаветы Бургундской (первая половина XV в.)[410]. Факты посещения Бари королями и королевами Венгрии известны.

Особо отмечен был визит к мощам в 1350 г. Людовика Венгерского. Однако связь их с Анжуйским домом и Бургундией не исключает продолжение царственных паломничеств и в XV в.

Характерно, что и структура престола крипты со «статуей» св. Николая из серебра на нем, и «австрийская» композиция из гробницы с оконцами и деревянной фигурой святителя поверх последовательно повторяют описанную игуменом Даниилом в XII в. конструкцию «Теремца» над Гробом Господним в Иерусалиме, что подчеркивает тесную литургическую связь св. Николая с Крестом и Голгофской жертвой.

Мироспасительное значение свт. Николая могло проявиться именно под влиянием почитания Крестного Древа. Подобная связь не случайна. Она основывается на осознании жертвенного, крестного служения иерарха, восходящего к образу Доброго Пастыря (Ин 10, 11), и указывает на определенную традицию. Уже в энкомии Андрея Критского о свт. Николае говорится, что он «всего себя Богу привел как всеплодие и душу свою за овец евангельски положил»[411].

Последнее имеет прямую связь не только с содержанием образа св. Николая, но и со способом исполнения именно в дереве древнейших святительских фигур-реликвариев, из которых к рубежу XIII–XIV вв. выкристаллизовывается собственно скульптура в киотах, восходящая к традиции так называемых поклонных икон в системе византийских алтарных преград XII в. при гробах святых[412].

Что же касается резьбы по дереву, то именно к «поклонным иконам», несомненно, принадлежит резной из дуба образ конца XIII – начала XIV в. св. Климента Охридского в Богородичной церкви Охрида, а в венецианском варианте – киотная фигура св. епископа Доната в Мурано 1310 г., размещенная в базилике св. Марии и Доната в одном нефе с гробницей епископа[413].

Подобные примеры можно умножить. К «переживанию» подобной традиции, но уже вне буквальной связи с гробницей, принадлежит и древний образ из Можайска, символически воплощающий в системе сакральной топографии Руси место, «где святой телом лежит». Именно апофеоз этого «Тела» знаменуют русские «иконы в храмцах» с фигурой святителя. Менялись во времени иконографические, технологические и стилистические их нюансы, но, как увидим ниже, генетическая связь с барийскими мощами оставалась неизменной в памяти поколений.

Святитель Николай Мирликийский. Голова статуи. Происходит из г. Можайска. Конец XIV в. Москва. ГТГ