Текстоцентризм в кинокритике предвоенного СССР

Значит ли это, что наличия только лишь бумажных документов достаточно для того, чтобы демонстрировать действительную революционность и действительную непримиримость большевиков по отношению к центризму? Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям? История знает немало социалистов, которые с готовностью подписывали любые революционные резолюции, чтобы отписаться от назойливых критиков. Но это еще не значит, что они проводили в жизнь эти резолюции. История знает, далее, немало социалистов, которые с пеной у рта требовали от рабочих партий других стран самых что ни на есть революционных действий. Но это еще не значит, что они не пасовали в своей собственной партии или в своей собственной стране перед своими оппортунистами, перед своей буржуазией. Не потому ли учил нас Ленин проверять революционные партии, течения, лидеров не по их декларациям и резолюциям, а по их делам? [Сталин 1951б: 96]

В классическом требовании баланса теории и практики Сталин сместил акцент к практике, в его терминах – к делам, а не документам.

В неоднозначном созвучии с этим предпочтением дела письму находятся языковедческие взгляды генсека. В сталинский период в языкознании главенствовало новое учение о языке. Николай Марр развивал его с 1923 года, но и после его смерти в 1934 году яфетидология сохранила влияние вплоть до 1950-го. Ее центром была следующая мысль.

Марр возражал традиционным представлениям о постепенном распаде праязыков на отдельные, но генетически родственные языки. Он утверждал, что языки, напротив, развиваются от многих к одному. Возникая независимо друг от друга, языки развивались разными темпами, но всегда проходили одни и те же стадии – их определяли закономерности социально-экономического развития. Так Марр снабдил свое учение необходимым марксистским фундаментом, объявив язык «сложнейшей и содержательнейшей категорией надстройки» [Марр 1936а: 452]. Во второй половине 1920‐х эти тезисы позволили Марру провозглашать:

Будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей […] Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространенных живых языков мира [Марр 1936б: 25].

Если […] революция не сон, то не может быть речи ни о какой паллиативной реформе ни языка, ни грамматики, ни, следовательно, письма или орфографии. Не реформа, а коренная перестройка, а сдвиг всего этого надстроечного мира […] на новую ступень развития человеческой речи […] и созидания нового языка [Марр 1936в: 370–371].

Причем на XVI съезде ВКП(б) 1930 года Сталин говорил о грядущем едином языке так, будто бы пересказывал эти заявления Марра [Сталин 1951а: 5].

Но в 1950 году ситуация изменилась, и Сталин выступил в «Правде» с безоговорочным разгромом марризма. О причинах, как и обо всем разжаловании яфетидологии, подробно см. [Алпатов 2004: 173–189]. Но тут важнее идеологические следствия, отмеченные Алексеем Юрчаком: