Television Romance

Парень сел на кровати, заглядывая в узкое напольное зеркало с простой белой рамкой, купленное в том же самом «Таргет», стоящее в углу у его шкафа-купе с полупрозрачными серыми дверцами. Он смотрел на себя в мятом лонгсливе, на свои взлохмаченные чёрные волосы, на лицо без макияжа, и ему казалось, что он выглядел маленьким сонным ребёнком, которого только притащили с долгих прогулок по магазинам.

Чхве завалился обратно и посмотрел на Ханыля, повёрнутого к нему головой. Тот сопел, обнимая подушку, как своё сокровище; его ресницы трепетали в дрёме, рот с бледно-розовыми губами был чуть приоткрыт. Волосы походили на копну сухой травы, раскиданной по белой простыне. Он казался невинным. Кёнсун пробежался взглядом по его лицу с приятным тёплым оттенком кожи и заметил небольшой шрам на его щеке. На носу и под губой и вправду были маленькие родинки, придающие Квану ещё больше очарования.

Кёнсун нахмурился, потому что заметил во рту у Ханыля странный металлический блеск, и, присмотревшись, мог бы поклясться, что у того был проколот язык.

Проколот язык? Самой настоящей штангой?

Чхве удивлённо уставился в потолок, переваривая эту информацию. Он мог ошибаться, ведь не мог же он открыть рот спящего парня, чтобы удостовериться, но и ничем другим этот серебряный блеск просто не мог бы быть, верно же? Кёнсун быстро облизнул сухие губы. Этот факт, этот пирсинг, совсем никак не вязался с образом Квана, который он построил в своей голове за эти дни. Отличный спортсмен, сын богатого отца, хороший ученик, популярный парень в школе. Девчонки, конкурсы талантов, родстер цвета электрик, светлая одежда, канал на «Ютубе» с миллионом подписчиков. Откуда здесь взяться пирсингу вообще? Кёнсун снова робко взглянул на блондина, пытаясь разглядеть, есть ли у того дырки в ушах. Кажется, были.

Кёнсун рассеянно выкарабкался из постели и поспешил спрятаться в ванной комнате, со стеклянными глазами закрывая дверь на щеколду и усаживаясь на опущенную крышку унитаза. Противоречия ударили по голове тяжёлой кувалдой.

Пирсинг не был чем-то странным для Кёнсуна или для любого в «Романе из телевизора». В группе у всех что-то да было проколото. Все носили серьги: у Кёнсуна все уши были усыпаны серебром, в то время как Соно носил маленькие тоннели, а у Йесона был проколот только хрящ на правом ухе. У Минджуна раньше был «паучий укус», но потом он проколол нос, левое крыло, потому что не хотел, чтобы было «одинаково», хотя у Кёнсуна был «вертикальный лабрет», и появился он у него гораздо раньше; у Кёнсуна также был проколот сосок, только левый, потому что он не знал точно, понравится ли это ему впоследствии, и хотел оставить возможность сравнения. Ханыль скорее всего этого не увидел, потому что Кёнсун переодевался к нему спиной, или, может, не подал виду. Почему-то Кёнсуну от этого было легче.

Он встрепенулся, вспоминая, что ему нужно написать доклад, который обещал быть самым бездарным и сделанным на коленке, хотя Кёнсун так никогда бы не поступил со своим любимым предметом; он скинул с себя одежду и полез в душевую кабину, включая едва ли тёплую воду, стараясь быстрее справиться, чтобы времени осталось больше. Напряжение спало, но мысли о том, какого всё же чёрта у Ханыля был проколот язык, всё равно не покидали мокрую голову; Кёнсун вдруг подумал, что должен был догадаться об этом ранее, потому что у Ханыля в речи были намёки на существование пирсинга – он немного шепелявил почти всегда, от алкоголя это выражалось ярче, но Кёнсун просто думал, что тот не может заставить рот работать нормально.

Он вылез из душа, стряхнул серую воду с головы – она всегда окрашивалась из-за чёрного тоника – и обвязал большое белоснежное полотенце вокруг бёдер, поспешно покидая комнату. Удостоверившись, что Ханыль всё ещё находится в царстве Морфея, Кёнсун достал чистую одежду и оделся, свесив влажную ткань на шею и сел за компьютер; у него оставалось сорок минут до будильника, чтобы успеть напечатать доклад по Великой Французской революции восемнадцатого века, и это была паршивая тема, от которой у Кёнсуна правда пухла голова, но он приложил все усилия, чтобы доклад был более-менее нормальным, хотя бы сносным.

Чхве уже заканчивал с Венским конгрессом, когда за спиной послышалось шуршание и скрип пружин матраса; он не стал оборачиваться, даже после того, как до него донеслось громкое ленивое зевание и хруст потягивающихся конечностей. Кёнсун посмотрел на часы в углу экрана компьютера – будильник должен был с минуты на минуту сработать.

– Чёрт возьми, – раздался стон.

– Доброе утро, – бросил Кёнсун, всё ещё не отрываясь от доклада.

– Сколько времени?

У Ханыля от остатков сна голос ещё был хриплым и тихим, слова были еле разборчивы.

– Почти семь.

– Я не успею домой.

Кёнсун закончил абзац и скинул файл на флеш-карту, после чего на стуле развернулся к Ханылю лицом. Парень сидел в куче одеяла, весь разбитый, с кавардаком на голове и почти закрытыми глазами. Широкий вырез футболки спал с одного плеча, оголяя мышцы и ключицу.