Television Romance

– Я тебя покормлю, – сказал Кёнсун. – Ты можешь помыться у меня, но третий день подряд будешь в одной одежде.

– У меня есть спортивная форма в багажнике, – вспомнил Ханыль. – Какого хрена девчачьи шипучки так сильно развезли нас?

Кёнсун пожал плечами. Они, как он знал, были крепче на несколько градусов обычного пива, но всё равно вдарили в головы обоим слишком быстро. Но они были чертовски вкусными, а вечер показался ему довольно неплохим, так что он не жалел, только, разве что, из-за качества доклада.

Позже, когда Ханыль уже помылся и выплыл в светло-бежевую кухню на первом этаже в повязанном на бёдрах полотенце, как будто у себя дома, Кёнсун поставил на круглый стол из тёмной древесины две тарелки с омлетом и жаренным беконом, сделал тосты с вишнёвым джемом и порезал яблоки; он даже сделал снова сок из апельсинов, потому что хотел проявить себя самым настоящим гостеприимным хозяином, потому что чувствовал вину перед Ханылем за то, что лёгкий коктейль оказался слишком тяжёлым для того, чтобы Ханыль мог вернуться домой прошлым вечером. Кёнсун думал, что, кроме проблем с удобствами в виде чистой одежды и собственной постели, Ханыль так же мог нарваться на очередные неприятности в отношениях с его отцом. Из всего, что Чхве видел за эти дни, он вынес для себя – отец Кван был строгим владельцем большого бизнеса, и даже такой отличный сын, как Ханыль, его всё равно не устраивал.

Так вот, Ханыль выплыл в яркие лучи взошедшего солнца, пляшущие зайчиками по кухне, в одном полотенце, потому что у него была грязная одежда, и встал у холодильника, наблюдая, как Кёнсун с материнской заботой раскладывает завтрак по тарелкам; Чхве старался не смотреть на Ханыля, потому что знал, что вид ему понравится. Возможно, в этом он действительно вёл себя, как какой-то дурак; если бы Ханыль был девушкой в полотенце, он бы себя так не ощущал. Возможно, по отношению к парням Кёнсун порой и вправду был монашкой, ведь у него не было опыта достаточного, чтобы вести себя уверенно. Даже воспринимая Ханыля по-дружески, по крайней мере, искренне стараясь это делать, Кёнсун всё равно не мог заставить себя не краснеть, спиной ощущая, как практически голый парень с безумно красивым – это было ясно, как божий день, и абсолютно не оспоримо – телом стоял в нескольких футах от него, а капли с его волос мелкими струйками стекали по гладкой коже золотистого цвета.

Это всё равно что стоять с самой сексапильной девчонкой школы в чулане. Даже если у тебя уже кто-то есть, ты не можешь отрицать, что она красотка или что она чертовски горяча. Даже всё ещё будучи искренне и бессмысленно влюблённым в Сокхвана спустя такое долгое время, Кёнсун не мог отрицать, что Ханыль – та самая горячая штучка. Он бы не накинулся на него, и у него не вставал от одного представления Ханыля голышом, но Кёнсун всё равно пытался быть осторожным.

– Садись, – сказал Кёнсун и упал на стул напротив того, который был приготовлен для Ханыля.

Тот оттолкнулся от холодильника, к которому прижался до этого всем телом, и уселся, голодным взглядом оббегая тарелки на столе. Бекон и омлет дымились свежестью; Кёнсун подхватил мягкий кусочек и положил его в рот, прикрывая глаза. У него уже сосало под ложечкой от голода, ведь он проснулся раньше Ханыля; парень напротив сделал то же самое и благоговейно промычал.

– Вкусно, – прожевал он. – У тебя талант.

– Талант жарить яйца? – усмехнулся Кёнсун.

Он вдруг понял, что сказал, и подумал, что Йесон бы точно шутку оценил, пускай она и была случайной. Ханыль прыснул, и Кёнсун, хоть и не ожидал такой реакции, но всё же сделал вид, что так и было задумано.

Они завтракали в безмятежной тишине, и Кёнсун думал о том, что, в действительности, редко когда чувствовал себя комфортно, обмениваясь молчанием с кем-то кроме его ближайших друзей. Кухня была наполнена только звуками Ханылева чавканья и звоном стучащих по тарелкам приборов. Чхве всё ел и смотрел исподтишка на увлечённого завтраком Ханыля, и тот пару раз сталкивался с ним взглядом, и Кёнсун чувствовал, как медленно заливается краской – у него горели кончики ушей. Эти взгляды, которыми он обсыпал Ханыля, сосредоточенность, к которой он прибегал каждый раз, едва его взор стопорился на фигуре парня напротив – Кёнсун испытывал щекотку собственного возрастающего стыда, но не мог прекратить.

Кёнсун ел и думал о том, что Ханыль на самом деле красивый. Слово «красивый», по правде, всплывало в его голове так же часто, как и слово «самоуверенный», едва он думал о Кване. Кёнсун был неопытным подростком, но он не был глупым. Он не мог отрицать факты. Они были таковыми: нежные блики на загорелой коже сидящего за противоположным краем стола парня выглядели маняще, к таким хотелось бы прикоснуться; хаотично лежащие на смуглом лбу прядки волос со срывавшимися с них каплями остатка бодрящего душа, влажное лицо с острыми скулами, выраженная линия носа, полная нижняя губа – всё это выглядело способным заинтересовать.