Television Romance

Ханыль хмыкнул.

– Подпишешься на мой канал?

– Чёрта с два.

– Пошли спать.

Кёнсун с прикрытыми глазами кивнул, Ханыль пролез в окно вместе с подносом, с грацией кошки, не уронив ни одного стакана, а потом помог брюнету влезть в комнату с пледом в обнимку. Они лениво поплелись в комнату Кёнсуна, и он сразу плюхнулся на кровать, лицом зарываясь в подушки, и матрас прогнулся на противоположной стороне от чужого веса.

– Я не планировал с кем-то спать сегодня.

– Я тоже.

– Будешь приставать – останешься без письки.

– Кто в восемнадцать лет вообще говорит слово «писька»? – взвыл Ханыль.

У Кёнсуна голова была повёрнута в другую сторону, и от щёк губы вытянулись, он был похож на утёнка – он знал это, но был слишком ленив, пьян и не способен изменить ситуацию.

– Мне будет восемнадцать только тринадцатого сентября.

– Мне уже исполнилось первого сентября, – пробормотал Ханыль.

– С днём рождения.

Ханыль прыснул.

Так они уснули.

Four. Panic on the brain, world has gone insane

В городе Модесто, округ Станисло, штат Калифорния, США, численность населения составляла порядка двухсот тысяч. Если вы задумались о том, много это или нет, то для сравнения в Лос-Анджелесе – городе – проживает четыре миллиона человек. Согласно статистике, найденной Кёнсуном в интернете, корейская часть жителей многонационального Модесто составляла примерно ноль целых две десятых от всех двухсот тысяч; несложные математические махинации привели его к выводу о том, что это около сорока тысяч корейцев во всём городе, что, на самом деле, было большой суммой. Кёнсун знал некоторых, но не знал всех, потому что такое количество человек могло бы основать свой маленький городок в и без того небольшом городе.

Кёнсун думал об этом, лёжа на кровати и рассматривая фиолетового бумажного журавлика, покачивающегося на белой нитке под высоким косым потолком от лёгких дуновений утреннего сквозняка. Пахло ароматическими свечами из ближайшего «Таргет», на их упаковке было написано что-то вроде: «сущность безграничной свободы», и про запах там было сказано: «бесконечный океан разбивается о скалы, выражаясь водной тонизирующей композицией с нотками соли», и Кёнсун ничего не понял, когда их покупал, так что он просто понюхал картонную упаковку – пахло необычно, похоже на соль для ванн, довольно-таки успокаивающе.

Так вот, он всё размышлял о том, какова была вероятность того, что среди двухсот тысяч жителей разных полов и рас он влюбится именно в Сокхвана; какова была вероятность того, что среди двух с половиной тысяч учащихся в младшей школе Модесто Кёнсун подружится именно с Сокхваном, а потом в средней – с остальными; какова была вероятность того, что среди всех старших школ – Кёнсун знал про существование как минимум пяти – Ханыль переведётся в самую обычную «Модесто Хай Скул», а не в «Среднюю школу Дэвиса» или «Школу Монтессори». Например, «Христианская школа Биг Вэлли» выглядела довольно неплохо, их футбольная команда «львов» гоняла по городу на джипах с откидным верхом с гордо поднятыми головами в жёлто-синих бомберах. Но, наверное, она была слишком христианской, догадывался Кёнсун.

Какова была вероятность того, что спустя пару дней после знакомства с человеком, интересы и жизненный стиль которого Кёнсуну казались бесконечно чуждыми, он проведёт аж две ночи подряд рядом с ним? Чхве не был авантюристом. Совсем нет. Он совершал сумасшедшие поступки, потому что того требовал его возраст и нередко – друзья, но сам по себе, если откровенно, он был совсем не такой.

Кёнсуну не хватало бунтарского, по-настоящему рокерского духа, живущего и циркулирующего вместе с кровью по венам в пылком Минджуне; ему не хватало хладнокровия, равнодушия и скептицизма, пронизывающих тонкими нитями каждую клеточку вечно сосредоточенного Соно; ему не хватало открытости и опытности, ему не хватало яркости и стойкости, которыми сиял Йесон.

Чхве ими искренне вдохновлялся и восхищался, и он правда пытался соответствовать своему образу «лидера инди-рок-группы», однако, чем старше он становился, тем больше осознавал, что на самом деле он был обыкновенным. Ничем не выделяющимся. Его группа и его музыка были именно тем, чем он пытался изменить эту несправедливую действительность. В то время, как остальные жаждали свободы от оков в этом прогнившем обществе, Кёнсун тайно желал найти своё собственное место, в нём или вне его.

Он проснулся за час до будильника, потому что легли спать они довольно рано; в незакрытую форточку всю ночь врывался ночной прохладный воздух, и парню пришлось вставать посреди крепкого сна, чтобы накрыться одеялом, потому что Ханыль слишком сильно дрожал по ту сторону кровати. Кёнсун потянулся, выныривая из тёплого убежища, встречаясь лицом с ранним утренним светом. Солнце вставало за противоположной стороной дома, поэтому никогда не слепило в восходе.