Ханыль закивал. У него весь вид говорил о том, что он Кёнсуну сочувствовал. Кёнсун от этого вида всякий раз чувствовал себя так, будто остался контуженным после войны и теперь ему сопереживают. Он не сравнивал ни в коем случае уровни потерь, но люди обычно не понимали его настолько, чтобы и вправду знать, что он испытывал.
– Я никогда не влюблялся, – сказал вдруг Ханыль. – У меня были отношения, и не раз, просто всегда это было так, ничего серьёзного. Так что я не знаю, если честно, что ты чувствуешь. – Кёнсун поднял глаза на Ханыля, и тот жевал губы, сосредоточенно глядя в пустоту перед собой. – Но я думаю, это хреново. Правда.
Кёнсун кивнул, но теперь сам ничего не понимал.
– Что, прям никогда?
– Ага, – Ханыль сел на кровати, опираясь на руки, и пожал плечами пару раз; его взгляд не был сфокусированным, будто он выпил не девчачью шипучку, а крепкого джина.
Взъерошенные волосы упали на лицо с полузакрытыми глазами. У Ханыля, как заметил Кёнсун, были двойные веки, что было довольно редким явлением для корейцев. Кёнсун не помнил никого в своём окружении с такой особенностью.
– Не знаю. У меня даже не было особой необходимости в этом, я думаю.
– Это приходит тогда, когда ты не просишь и не ждёшь, – возразил Кёнсун. – Ты думаешь, я хотел влюбиться в своего лучшего друга как последний придурок?
– Ты можешь дать мне что-то переодеться? Дурацкие джинсы сейчас превратят мои яйца в гоголь-моголь, я клянусь.
Кёнсун похлопал ресницами, приоткрыв рот. Это был самый глупый способ перевести тему, но он сработал, потому что Кёнсун понял, что у Ханыля, как и у него самого, есть темы, которые в разговорах лучше избегать. Он подошёл к шкафу и достал оттуда серые спортивные брюки и футболку; они, как ему казалось, должны были подойти Ханылю по размеру. У них были слишком разные телосложения, оттого он был не уверен, может ли блондину подойти хоть что-то в его гардеробе. Ханыль благоговейно расстегнул ширинку и начал стягивать деним с ног, и Кёнсун отвернулся. Он буквально утром видел парня в трусах с голыми ногами, такими гладкими, что в пору сниматься в рекламе восковых полосок, но он всё ещё думал, что это странно. Так что подглядывать не стал. Одежда Ханылю на удивление подошла, и Кёнсун отметил, что без дырявых узких джинсов и оголяющей ключицы футболки Ханыль был самым обычным парнем, совсем не похожим на какого-то плэйбоя.
Чхве открыл «Ютуб», чтобы включить какой-нибудь летсплей фоном вместо музыки, думая, что, раз Ханыль любит видеоигры, ему должно это понравиться, но Ханыль материализовался рядом и склонился к Кёнсуну, заглядывая в горящий белым светом монитор. Кёнсун краем глаза заметил, что острая линия челюсти с чуть проступающей «шестичасовой» тёмной щетиной находилась к нему ближе, чем когда-либо.
– Короче, я хочу тебе кое-что показать, – выдохнул Ханыль, выдвигая из-под столешницы полку с клавиатурой. Кёнсун сжался. – Я веду свой канал. Не то, чтобы такой уж популярный, но там я записываю в основном каверы, так что, я думаю, ты должен посмотреть. Ты ведь лидер. Тебе нужно придумать, что со мной делать.
Кёнсун сглотнул, уставившись на открытый в браузере профиль. У Ханыля на аватарке стояла его фотография с широкой весёлой улыбкой, а волосы ещё были каштановыми, мягкими длинными волнами спадали на его уши.
Ханыль нажал на кнопку «подписаться», и Кёнсун его ткнул в бок локтем, слыша, как тот хихикает.
– Не очень популярный, да? – взвизгнул Кёнсун, увидев количество подписчиков канала. Цифра переваливала за миллион. – А это что?
Ханыль заливисто засмеялся, и Кёнсун толкнул парня обратно на кровать.
– Знаешь, что? Я отпишусь. Я знаю хозяина этого канала, и я думаю, что не хочу следить за ним.
Парень демонстративно нажал на кнопку отписки.
– Неужели? – улыбался Ханыль. Кёнсун кивнул. – Чем он плох?
– Он довольно самоуверенный, – сказал Чхве. – Порой он ведёт себя как ребёнок, а порой – как придурок. Я не понимаю, кто он такой. С ним ужасно тяжело.
Ханыль понимающе закивал. Кёнсун чувствовал, как внутри что-то странное и тёплое разливается от того, как Ханыль смеётся и принимает правила игры.
– Да, точно. Полный придурок. Возможно, у него биполярное расстройство.
– Ты тоже так считаешь?
– Ага.
Они прыснули. Кёнсун ощущал приятную сладость лёгкого опьянения и слабый сквозняк из приоткрытого окна, за которым солнце со своей вечерней краснотой почти спряталось за горизонтом из крыш соседних домов. Он вдруг подпрыгнул со стула и уставился на Ханыля, и тот так опешил от неожиданности, что поперхнулся собственной слюной.
– У меня есть выход на крышу. Я хочу посмотреть закат.
– Но солнце почти село.
– Похер.