Тело черное, белое, красное

– Что, дядюшка, никак сердишься? А ты не сердись. Хочешь, для… упокоения сказку расскажу? – Чернобородый смотрел на Ирину так, словно пытался затянуть ее в себя черными омутами ненависти, прихватить с собой в царство смерти еще хотя бы одного врага. – Коли молчишь – значит не против. А коли не против – значит слушай. – Она помолчала. – В некотором царстве, в некотором государстве, жила-была девица. Умница-раскрасавица. И отдала она сердце юноше славному с душою чистою и помыслами добрыми. Справили молодые свадебку, да отправились на ковре самолетном в путешествие – обещал ей жених мир людской показать. Да налетела на то царство сила нечистая, темная, стала кровью людской упиваться, все доброе да хорошее в клочья рвать да испепелять. Слуги ее друг друга по глазам, да по словам поганым узнавали. Дальше рассказывать? – Его губы дрогнули. – Вижу, вижу, нравится сказка. Тогда слушай. Схватили они молодых, разорвали ковер самолетный на мелкие кусочки, чтоб летать больше никому не повадно было, поставили юношу перед собой да говорят: "Не нравишься ты нам! Уж очень глаза у тебя умные да добрые. А глаза-то не такими должны быть. Глянь, какие у нас. Видишь? Пустые да холодные. Вот такими-то и должны быть глаза. И скоро у всех людей в земле вашей глаза такими станут! А что есть белое – станет черным. А черное будет белым называться. Посему решаем мы тебя, юноша, жизни лишить!" Бросилась тут к ним в ноги девица, плачет, убивается. Не губите, говорит, счастье мое! Да не послушали ее мольбу нечестивцы злобные и растерзали прекрасного юношу. А девицу ту отдали своим прислужникам на поругание. – По руке чернобородого пробежала мелкая дрожь. – Что дергаешься, дядюшка? Гляжу, не нравится сказка? Так я еще не всю рассказала. Ты как думаешь, – Ирина наклонилась к его лицу, – наказала ли судьба этих нелюдей? – Чернобородый попытался прикрыть глаза. Она не могла ему этого позволить. – А ну, гляди на меня! В глаза мне гляди! Видишь глаза-то мои? Чем не как у вас всех?! И у меня теперь глаза – пустые, да холодные. Значит, и я теперь убивать могу!

Лицо чернобородого побагровело, дыхание стало прерывистым.

– Зю-ю-узю-а-аа-а…уза-аал… – простонал он и, несколько раз судорожно попытавшись набрать воздух, затих, вперив в нее неподвижный взгляд. Ирина прикоснулась к кисти его руки. Пульса не было. Она встала и медленно пошла к выходу…

– До свидания. Да, кажется, заснул. Да, видела, что рад. Завтра с утра снова приду. Спасибо.

– Эй, гражданка, вы что ж, так в тапочках и пойдете?

– Гражданочка, сколько можно говорить – не ступайте по ковру! Идти надобно рядом с перилом. Ходют тут, ходют. Ковров на вас не напасешься…

…Кумачовое полотно с огромными белыми буквами: "Коммунист не имеет права болеть!", растянутое над входом в особняк с облупившимися колоннами. Церквушка без креста с надписью "Склад инвентаря". Ворона, в задумчивости взирающая с головы безрукой мраморной нимфы на суетливых воробьев около лужи. Далекий голос меланхоличной кукушки. Березовая роща на холме, залитая солнечными лучами. Желтые леденцы одуванчиков, щедро рассыпанные на зеленой молодой траве. Изящный изгиб реки. Приторный аромат жасмина. Хрустящий мелкий гравий под ногами.

Родина…

* * *

Часы показывали шесть, а заседание все еще продолжалось. Выступающие на трибуне сменяли один другого, в разных вариациях повторяя одни и те же фразы о неминуемой победе мировой революции, которая принесет освобождение угнетенным на всем земном шаре и гибель всем угнетателям и их прислужникам. Пожилой переводчик на немецкий, едва успевавший в коротких паузах между выступлениями сделать глоток воды, уже не обращая внимания на лежащие перед ним листы с отпечатанным текстом, заученно повторял однообразные слова, время от времени вместо "угнетатели" говоря "эксплуататоры" или "буржуазия", и заменяя "угнетенных" на "пролетариев" или "народные массы".

– Вам не кажется, фрау Зинаида, что они все похожи на кукол с заводным механизмом? – наклонился к ней рыжеволосый Фридрих, несказанно обрадовавшийся в начале заседания тому, что их места оказались рядом. – Утром хозяин завел их, и они, полные сил и, главное, энтузиазма, весь день энергично двигают руками, ногами и головой, неутомимо и бездумно двигаясь в заданном направлении, чтобы к вечеру, когда завод кончится, упасть в ожидании утреннего прикосновения руки хозяина, которое позволит им снова начать движение. Нет?

– Нет, – сухо ответила она и посмотрела на часы.

Фридрих, удивленно пожав плечами, отвернулся, сделав вид, что внимательно слушает очередного выступающего.

Ирина начинала беспокоиться. Вот уже несколько часов она сидела в душном переполненном зале на торжественном собрании, которое устроили советские товарищи в честь приезда делегации "Соцрабинтерна", а в ресторан ей надо было попасть заранее, до прихода Мальцева и Тушкевича. Наконец дружные аплодисменты известили об окончании очередного выступления, провозгласившего здравицу за пролетариев всех стран.