Тело каждого: книга о свободе

Как писала борец за права черного населения Анджела Дэвис в книге «Устарели ли тюрьмы?», никому не хочется представлять себе реалии тюрьмы и каково жить в ней. Тюрьма вызывает у нас ужас, и поэтому мы предпочитаем «думать о заключении как о судьбе, уготованной другим, уготованной злодеям»[258]. Но если нас чему-то учат истории Райха и Малкольма Икса, Якобсон и Растина, то это тому, что государство может объявить вне закона любое тело, и не из-за совершенного преступления, но потому, что это конкретное тело само по себе считается преступным. Вновь говоря словами Дэвис, «готовы ли мы предавать бесконечно растущее число людей изоляции в условиях полного авторитаризма, насилия, болезней и карцеров, серьезно подрывающих психическое здоровье»[259]? Перемены, которые предрекал Райх, не включали в себя упразднение тюрем, но сложно вообразить, как всеобщая свобода может быть достигнута, пока они существуют в их современном виде – силосные ямы для тел, которые никогда ни для кого не представляли опасности.

7. Блок/рой

Филипп Гастон в мастерской. 1969. Фото Фрэнка Ллойда (галерея Hauser and Wirth)

Летом 1988 года, когда мне было одиннадцать, я вместе с матерью и ее друзьями пошла на свой первый протестный марш. Сейчас гей-прайды приобрели совсем другой уровень организации, тогда на них не было карнавальных платформ, проспонсированных банками, авиалиниями или полицией. Море тел наводнило Вестминстерский мост; мы прошествовали мимо Парламента, скандируя: «Э-ге-гей, вдруг твой Эм-Пи[260] тоже гей?» Дрэг-квин в образе Тэтчер с сумочкой, болтающейся на локте, забралась на фонарный столб и завела толпу на новую кричалку: «Мэгги, Мэгги, Мэгги! Вон, вон, вон!» Только что была принята статья 28 закона о местном самоуправлении, стоял седьмой год кризиса СПИДа, и на марш в том году пришли тридцать тысяч человек.

Написала ли я об этом в понедельник утром в обязательном сочинении на тему «Мои выходные»? Наверное, нет. Статья 28 была призвана ограничить видимость гей-семей, и в первую очередь это касалось школ. Законопроект родился на свет под влиянием скандала вокруг детской книги датской писательницы Сюзанны Боше. История «Дженни живет с Эриком и Мартином», проиллюстрированная постановочными черно-белыми фотографиями, рассказывает об обычном уик-энде гей-пары с маленькой дочкой. После издания книги в Англии на нее сразу же набросились таблоиды, уже давно агрессивно настроенные против так называемых ультралевых (лейбористских организаций с их бредовыми инициативами по защите прав меньшинств вроде кризисных центров для жертв изнасилований и убежищ для женщин из Азии). В нескольких газетах написали, что книгу раздают в младших классах с целью внушить детям допустимость противоестественного образа жизни. Газета «Сан» поместила на первую страницу статью под заголовком «Гнусная книга в школах: ученикам показывают фотографии любовников-геев». На самом же деле единственный экземпляр приобрело Управление народного образования центрального Лондона для учителей, а не для учеников. Пресса сеяла панику и дезинформацию примерно так же, как сейчас в ситуации с трансгендерными детьми.

Как и большинство английских школьников того времени, я в глаза не видела книги «Дженни живет с Эриком и Мартином», несмотря на то что жила в семье открытых лесбиянок. Теперь, разглядывая экземпляр книги в Британской библиотеке (один из двух, но второй либо украли, либо потеряли), я понимаю, что так взбаламутило консерваторов. Эрик и Мартин – двое косматых, молодых красавцев-хиппарей, которые появляются то с голой грудью, то в кожаных куртках. Они много времени проводят в постели. На одной странице Мартин дремлет под пуховым одеялом. Эрик (голый, судя по всему) развалился рядом с ним, а Дженни устроилась с куклой у него на коленях. Всё это очень по-европейски: раскованная телесность, которая, если в ней нет откровенной эротики, остается предметом анафемы для целого слоя носителей английской чувствительности. На последующих страницах семейство чинит лопнувшую шину велосипеда, спорит, кто будет готовить ужин, и стирает белье. Возмутительно.

Эрик с Мартином везут Дженни на тележке из прачечной домой, и тут на них с гневной тирадой обрушивается соседка. «Эй вы, геи! Сидели бы дома, чтоб людям не приходилось на вас смотреть! Фу!»[261] – шипит она. Дженни очень страшно. Дома она спрашивает Эрика, почему эта женщина так разозлилась, и он отвечает, что некоторые люди не понимают, как двое мужчин могут любить друг друга. Принеси мелки, говорит он ей, и рисует на плитке на заднем дворе пояснительный комикс. Женщина-палочка кричит на двух мужчин-палочек, держащихся за руки, но на этот раз ее останавливает ее муж-палочка и рассказывает, что он сам был в однополых отношениях. «Нет ничего плохого в том, чтобы жить с тем, кто тебе дорог»[262], – объясняет он добродушно.