Тело Папы

Что произошло? Около 1049 года жители Озимо, городка в Марке, рядом с Анконой, когда не стало их предстоятеля, захватили и разграбили епископский дворец, порубили виноградник и кусты, сожгли дома крестьян. Неизвестно, вызвано ли было такое народное возмущение каким-то проступком покойного. Зато папе Льву IX оно дало повод поручить Дамиани написать суровое обличение того, что он назвал «скверным обычаем». Соответствующее послание, составленное в начале понтификата (1049), содержит длинное рассуждение о незаконности подобных ограблений[428]. Аргументация Дамиани основана на противопоставлении физической бренности церковного пастыря и бессмертии Христа, «епископа всех наших душ», «бессмертного супруга Церкви», «вечного первосвященника»[429]. Иными словами, после смерти епископа остается Церковь, то есть Христос. Это послание имеет большое историческое значение: именно здесь впервые со всей ясностью проводится различие между физической персоной епископа и вечностью Церкви.

Во втором интересующем нас эпизоде участвовал непосредственно понтифик. Утром 18 апреля 1054 года тяжело больному Льву IX видение предрекло скорую кончину. Он попросил направившихся в базилику Святого Петра клириков перенести туда его мраморный саркофаг, а затем приказал принести туда его самого прямо на ложе[430]. Как только новость разнеслась, римляне побежали в Латеран, чтобы, «как обычно», разграбить дворец. Однако автор жизнеописания добавляет, что «по заслугам и добродетелям блаженного предстоятеля никому не удалось проникнуть во дворец. Испуганные римляне, пристыженные, удалились». И тогда, сидя на смертном одре, Лев IX произнес в базилике Св. Петра речь, посвященную сохранению имущества Церкви, что согласовывалось с программой «свободы Церкви», libertas Ecclesiae[431].

Прежде чем исторически осмыслить эти два свидетельства, напомним, что разграбление и кража имущества прелатов зафиксированы с очень древних времен. Мы узнаем о них в первые века христианства. Уже Халкидонский Собор 451 года угрожает понижением в иерархии тем клирикам, которые украдут имущество ушедшего из жизни епископа[432]. В 533 году синод в Орлеане попытался искоренить хищение достояния умершего епископа, возложив прямую ответственность за сохранение епископской резиденции на епископа, призванного возглавить похоронную церемонию. Здесь тоже дело касается только клира[433]. Постановление синода в Валенсии (546) аналогичным образом поставило в обязанность клириков, обвиненных в разграблении вещей епископа на пороге смерти, защищать и сохранять наследие усопшего предстоятеля[434]. Собор в Париже 615 года увещевает соблюдать последнюю волю епископов и клириков, а непослушным, клирикам и мирянам, угрожает отлучением «от церковной общины или от христианского общежития»[435]. Шалонский собор (650), в свою очередь, запрещает епископам и архидьяконам присваивать имущество умерших священников и аббатов[436]. Последним на этот счет высказался Толедский собор 655 года. Его IX постановление следует валенсийскому: возглавляющий церемонию погребения епископ отвечает и за сохранность имущества[437].

Как можно видеть, все эти постановления почти исключительно относятся к преступлениям клириков, живших рядом с покойным епископом или близких к нему. Они возлагают сохранение резиденции и храма на епископа, призванного для погребения. И лишь один синод V–VII вв. (Париж, 615 г.) указывает на участие мирян в разграблении имущества усопшего прелата[438].

В этой многовековой череде краж и грабежей не может не удивить одна хронологическая деталь: лишь в 885 году мы впервые узнаем о нападении на Латеранский дворец в связи со смертью папы[439]. Стефан V (или VI, 885–891), вступая во владение им, в сопровождении епископов, императорского посланника и сената, обнаружил, что из ризницы (vestiaria) дворца исчезли священные сосуды, драгоценности, литургические облачения и даже знаменитый золотой крест, подаренный базилике Св. Петра Велисарием[440]. Папский биограф описывает ситуацию в драматических красках. Опустошили даже погреб и амбар; чтобы найти средства на выкуп пленников и на помощь сиротам, вдовам и бедным, понтифику пришлось воззвать к щедрости собственной родни[441]. Ярко написанная картина разорения дворца призвана подкрепить решимость папы в том, чтобы противодействовать таким вторжениям, и это уже новшество. Папа торжественно, при знатных свидетелях (епископах, императорском посланнике, сенате) поклялся отыскать потерянное, «чтобы все узнали, что ничего подобного до сих пор не бывало»[442].