Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

На следующей встрече к нам присоединилась жена Питера. Она рассказала, что он постоянно ее критикует – ее вкус к одежде, ее подход к воспитанию детей, ее читательские интересы, ее умственные способности, ее подруг. Он редко бывал дома, а эмоционально так вообще никогда не открывался. Из-за его многочисленных важных обязательств, а также взрывного темперамента его семья ходила вокруг него на цыпочках. Она была решительно настроена уйти от него и начать новую жизнь, если он не предпримет никаких радикальных мер. В этот момент впервые за все время я увидел, как он заволновался. Он заверил меня и свою жену, что хочет во всем разобраться.

На следующем сеансе я попросил его позволить своему телу расслабиться, закрыть глаза, направить свое внимание вовнутрь и спросить у своей критической части – той самой, что описала его жена, – чего она пытается не допустить своим постоянным беспощадным осуждением. Тридцать секунд спустя он сказал, что ему кажется глупым разговаривать с самим собой. Он не хотел, чтобы я пробовал на нем какие-то экспериментальные методики – он пришел ко мне за «проверенной на практике психотерапией». Я заверил его, что, подобно ему, практикую исключительно проверенные методы лечения и это один из них. Он молчал примерно минуту, после чего прошептал: «Чтобы мне не причинили боли». Я призвал его спросить у этого критика, что это значит.

Не открывая глаз, Питер ответил: «Если критиковать окружающих, они не посмеют причинить тебе боли». Я попросил его поблагодарить своего критика за защиту от боли и унижения, а когда он вновь замолчал, я заметил, как у него расслабились плечи, а дыхание стало более медленным и глубоким.

Следом он мне сказал, что понимает, как его напыщенность влияет на его отношения с коллегами и студентами; во время служебных совещаний он чувствовал себя одиноким и презираемым, а на корпоративных мероприятиях в больнице ему было неловко. Когда я спросил его, хотелось бы ему изменить отношение этой своей злобной части к людям, он сказал, что хотел бы этого. Затем я спросил, где она находится в его теле, и он обнаружил ее по центру груди. Я спросил, какие чувства она у него вызывает. Он ответил, что страх.

Затем я попросил продолжать фокусировать на ней свое внимание и продолжать следить за своими чувствами к ней. Он сказал, что ему любопытно узнать про нее побольше. Я предложил ему попросить своего критика показать, что именно он защищает. После продолжительной тишины, по-прежнему не открывая глаз, он сказал, что увидел сцену из своего прошлого. Отец Питера бил маленького мальчика, которым был он сам, в то время как взрослый Питер стоял в стороне и думал о том, как глупо было со стороны этого мальчишки провоцировать отца. Когда я спросил у него, что он чувствует по отношению к мальчику, которого бьют, он ответил, что презирает его. Он был тряпкой и плаксой. Демонстрируя малейшее неповиновение своему властному отцу, он неизбежно капитулировал и жалобно обещал вести себя впредь хорошо. В ответ появился критик и начал обзывать его такими словами, как «тюфяк» и «неженка». Я снова спросил Питера, не соизволит ли критик немного отступить, чтобы дать мальчику высказаться. Он полностью закрылся и перед уходом заявил, что вряд ли когда-то еще ступит ногой в мой кабинет.

Тем не менее на следующей неделе он снова пришел: его жена, как и обещала, пошла к адвокату и подала документы на развод. Он был опустошен и больше не выглядел тем полностью уверенным в себе врачом, с которым я познакомился. Он был явно напуган. Он был сам не свой от перспективы потерять семью – его утешала идея о том, что если все пойдет совсем плохо, он всегда сможет взять свою жизнь в собственные руки.

Он снова заглянул внутрь себя и обнаружил часть, ужасно боявшуюся того, что его бросят. Когда он вошел в состояние самоосозанного «Я», я призвал его попросить того напуганного мальчика показать, какое бремя он на себе несет. И снова его первой реакцией было отвращение к слабости этого мальчика, однако когда я попросил его уговорить эту часть отступить в сторону, он увидел себя маленьким мальчиком в родительском доме, который в ужасе кричал один у себя в комнате. Питер наблюдал за этой сценой несколько минут, молча всхлипывая. Я поинтересовался у него, все ли ему рассказал этот мальчик. Нет, были и другие сцены – например, как он бежал к двери, чтобы обнять своего отца, или получал пощечину за то, что ослушался мать.

Время от времени он прерывался, чтобы оправдать своих родителей – в конце концов, они пережили холокост со всеми вытекающими. Тогда снова предлагал ему выявить те его части, что прерывали рассказы мальчика о пережитой боли, и попросить их временно уйти в другую комнату. И каждый раз ему удавалось вернуться к своему горю.