Темная Дейзи

– Конор. Что-то случилось, мне нужно отправиться туда, – сказала бабушка, ища свою сумку. Она всегда ее теряла, хоть та и была яркой и огромной. Сумка, сделанная из розовых и фиолетовых лоскутов, была старше меня. Бабушка покачала головой, ища ее, и ее белые кудри будто затанцевали. Я задумалась, будут ли мои волосы выглядеть так же в будущем. Потом я вспомнила, что никогда не дорасту до седых волос, и от этого мне стало так грустно. Странно, что такие мелочи раньше меня расстраивали. Большинству людей не хочется поседеть, но в тот момент я этого хотела. Может, люди бы прекратили все время жаловаться на старение, если бы боялись, что этого никогда не произойдет. Найдя сумку, бабушка положила в нее деревянную скалку.

– А мне что делать? – спросила я, боясь оставаться одной в Сиглассе.

Бабушка уставилась на меня, будто я что-то не так сказала: – Дейзи Даркер, тебе небезразличен Конор? – Я кивнула. – Хорошо, я рада это слышать. Заботиться о людях важнее, чем просто любопытствовать. Когда кто-то небезразличный тебе оказывается в беде, ты изо всех сил пытаешься помочь. А значит, ты отправляешься со мной. Так что обувайся и двигаем.

– А как же твой праздничный торт? – спросила я.

– Ну, мы возьмем его с собой. Конора нужно немного подбодрить.

Спустя десять минут, преодолев путь к скале, когда вода уже быстро прибывала, мы взобрались по каменистой тропе в промокшей обуви и носках. На вершине скалы за песчаными дюнами стоял древний сарай, где бабушка хранила свое единственное транспортное средство. Это был старый велосипед с большой плетеной корзиной, привязанной сзади, что, когда я теперь об этом думаю, не могло быть законным. Я забралась в корзину и бабушка уселась на сиденье, повесив сумку на ручку.

Бабушка крутила педали быстрее, чем я могла представить, вдоль прибрежной дороги, пока мы не очутились у коттеджа Конора, стоящего примерно в миле от бухты Блексэнд. Это было просто ветхое бунгало с двумя спальнями на каменистой полосе побережья. Одно из окон было треснутым, а голубая краска на двери облупилась. Они переехали сюда после смерти мамы Конора, и здание было таким же нелюбимым и заброшенным, как двое людей, живущих в нем.

Мы не постучали, не было нужды, потому что дверь была открыта.

Я никогда раньше не была внутри – Конор всегда навещал нас, не наоборот – и меня шокировало увиденное. Думаю, нас обеих. Входная дверь вела прямо в маленькую гостиную, полностью захламленную. Ранее белая тюль была грязно-серой, и когда бабушка включила свет, дом оказался еще хуже, чем выглядел в полумраке. Старый зеленый диван на середине комнаты покрывали продавленные подушки, а на обивке виднелись дыры. На журнальном столике возвышались горы грязных чашек и тарелок, пустые коробки из-под пиццы и скомканные банки пива валялись по всему запятнанному ковру. Рамки с фотографиями, которые, вероятно, висели на ржавых гвоздях – валялись разбитыми на полу. На всех был запечатлен Конор с родителями до смерти матери. Сломанная счастливая семья. Куда ни посмотри, везде валялись куски стекла и мусор. Конор сидел в углу, прижав колени к груди.

– Где он? – спросила бабушка.

– В спальне, – прошептал Конор, не поднимая глаз.

– Оставайся с Конором, – сказала мне бабушка. – Будь с ним так добра, как хотела бы, чтобы отнеслись к тебе, если бы ты чувствовала себя сломленной. – Потом она достала скалку из своей розово-фиолетовой сумки, и то, как она ее сжимала, дало мне понять, что она явно не собиралась что-то испечь. Я хотела быть доброй с Конором, и я знаю, как это – ощущать себя сломленной, но я пошла за бабушкой, хоть и знала, что не должна. Любопытство сгубило не только кота.

В спальне было темно и дурно пахло. Пол усеивали кучи одежды, а грязный мужчина лежал на кровати с закрытыми глазами. Пустые пузырьки из-под таблеток валялись возле него на заляпанных простынях. Бабушка уронила скалку и вызвала скорую, воспользовавшись телефоном на тумбочке.

Он не умер, просто хотел этого. Хоть я была очень маленькой, мысль, что кто-то может быть настолько несчастным, делала меня невыносимо грустной. Когда милые врачи забрали отца Конора в больницу, мы втроем съели праздничный торт бабушки. Теперь это кажется мне странным поступком. Мистер Кеннеди выжил, а бабушка заплатила за его реабилитацию.

– Все мы иногда чувствуем себя сломленными, и если ты можешь помочь кого-то склеить, всегда нужно попытаться, – сказала она.

Думаю, отец Конора был немного похож на меня. Но его сердце было сломанным не с рождения, а разбилось, когда его жена умерла. Конор говорил, что до этого он вообще едва пил и был счастливым. Все они были.