Темная Дейзи

В тот день мы высушили и положили цветы между страницами «Книги наблюдателя диких цветов», попивая домашний лимонад и наслаждаясь солнечным светом, и какое-то время мы были почти счастливы. Но это не продлилось долго.

– Все цветы в бабулином саду дикие? – спросила я.

– Все живое – дикое, – ответила Нэнси.

– Даже дети?

– Особенно дети.

Закрыв страницу на маргаритках – последних интересных и красивых цветах, которые мы собрали – я почувствовала что она хотела бы и меня расплющить между страницами книги. Это сложно объяснить, но тогда я в первый раз по-настоящему осознала, что моя мать меня не любит. Море зазвучало громче и я помню, как меня переполняла печаль, словно одинокие мысли в моей юной голове могли меня утопить. Я была сплошным разочарованием. Нарушенным обещанием. Она винила себя за мое сломанное сердце и, смотря на меня, видела лишь чувство вины. В тот момент я поняла, что мать любила моих сестер, любила свой сад, но ее любовь ко мне не была вечнозеленой и даже не многолетней, она никогда не расцветет снова. Во всех нас печальные воспоминания прячутся подобно призракам.

Это началось, как всегда, со странного ощущения у меня в груди. Потом я услышала биение сердца в ушах, даже громче волн, разбивающихся о камни вокруг Сигласса. Нэнси почувствовала неладное, посмотрев на мое лицо.

– Это происходит снова? – спросила она, не уточняя.

– Думаю, да, – кивнула я.

Она просто уставилась на меня.

– Все хорошо? – позвала бабушка изнутри дома.

Нэнси хоть ненадолго, но заколебалась прежде, чем сказать ей вызвать «скорую». К тому времени я уже лежала на траве, обнимая себя руками и прижимаясь лицом к месту, где были мертвые маргаритки.

Бабушка с Нэнси пронесли меня по берегу и вытащили по тропе на скалу, завернутой в одеяло, чтобы встретить врачей на дороге. Прилив уже начался, а у меня кончалось время. Мое сердце остановилось как раз перед тем, как приехала «скорая» с дефибриллятором. Я всегда помню момент смерти: невыносимая боль в груди, ощущение, что кто-то выжимает воздух из легких, головокружение за секунду до того, как теряешь сознание. А затем бесконечная темнота.

Мое сердце не билось три минуты и об этом я ничего не помню. Совсем ничего. Иногда я завидую историям людей о клинической смерти. У меня, хоть я умирала так много раз, никогда не было белого света, длинных тоннелей или людей с белой бородой, готовых поприветствовать меня у жемчужных врат. Но я помню, как очнулась в незнакомой палате; после четвертой смерти я провела в больнице четыре недели.

Из-за того, что на тот момент мы были в Корнуолле, у врачей не было времени, чтобы везти меня до лондонской больницы, где меня подолгу лечили столько раз. Сначала я лежала с разными людьми – очень старыми и очень молодыми – с разными проблемами. Но всех из объединяло то, что их больше интересовало мое здоровье, чем их собственное.

Меня всегда восхищало, как люди знают так мало о работе своих тел. Но, может, это потому, что их тела работают, и люди по природе своей склонны принимать все, что не сломано, как должное. Я потеряла счет людям, которым я за тот период объясняла свои проблемы с сердцем. Снова и снова мне приходилось учить взрослых, как работают их сердца и разъяснять, почему мое этого не делало. Люди, кажется, больше понимают в работе своих телефонов, чем своих тел. Это странно и остается для меня загадкой.

Сердце это мышца, искусно построенная качать кровь по всему телу и поддерживать жизнь. Это просто и очень сложно одновременно. Правая часть сердца получает кровь, где недостает кислорода, из вен и закачивает ее в легкие, где она насыщается кислородом и избавляется от углекислого газа. Левая часть сердца принимает насыщенную кислородом кровь из легких и разносит по артериям к остальным частям тела. Левую и правую части разделяет перегородка, и у левой стенки толще, потому что ей нужно качать кровь под более высоким давлением. Сердце настолько сильное, что весь этот процесс занимает примерно минуту, поэтому если оно по какой-то причине остановится, человек, которому оно принадлежит, вскоре тоже останавливается. Я замечала, что люди начинают теряться, когда я говорю о предсердиях, желудочках или моей проблемной аорте, поэтому мне проще просто сказать, что у меня дефектный клапан.

– У меня в машинном радиаторе тоже есть такое, – сказала женщина в палате. Я не знала, как ей ответить, поэтому просто кивнула и улыбнулась, дождавшись, пока она уйдет в своем больничном облачении, завязывающемся сзади.

Мое пребывание в больнице было отпуском для моей матери. Ей не приходилось наблюдать или ждать, пока мое сердце решит снова взбрыкнуть. Темные круги под ее глазами становились на несколько оттенков светлее. Каждый раз, когда я почти умирала, она выглядела помолодевшей. Она была счастливее и здоровее без меня в ее жизни, и маленькая потайная часть меня ненавидела ее за это.